Ждать у моря погоды
Шрифт:
– Расовая дискриминация, - негодовал Коган, шумно хлебая воду из бутылки, - и ведь не докажешь, никто не слышал в вокзальном шуме! Хитрый, гад, знает, как нахамить и безнаказанным остаться! И сейчас, небось, сидит в своем плацкартнике и радуется, что так легко ушел! Ладно, повстречаю я его наедине, - зловеще посулил адвокат.
– Фима, охлади мотор, - попросила Наташа, - а то вместо процесса окажешься в отделении.
– Да я его только слегка жизни поучу, чтобы язык свой скользкий на привязи держал, - заверил ее Коган.
На технической стоянке поезд простоял больше часа.
– Слушай, тут та-акой ветер!
– воскликнула в трубку Белла, и Наташа живо представила, как подруга эмоционально округляет черные глаза.
– А вид из внутреннего дворика - пусти-вырвусь! Море - хоть картину пиши. Жанна и Лэтти так и делают. Спрятались под навесом от ветра, поставили мольберты и изображают штормовое море. Лэтти говорит: жаль упускать такой вид! Вот же малахольные! А ну как сдует!
Наташа улыбнулась. 35-летняя вдова дяди Вилибалда Виолетта (в семье - Лэтти) и ее 16-летняя дочь Жанна были лучшими подругами, и с трудом верилось, что еще три года назад Жанна была ожесточенным задерганным подростком, а Лэтти мечтала сдать "это чудовище" в интернат для трудновоспитуемых детей.
– У Алисы беда, - продолжала Белла, - представляешь, она решила украсить арку своего нового салона шариками перед открытием, так гирлянду сорвало ветром и унесло!
– Куда?
– спросила Наташа.
– Знали бы, куда, уже достали бы. Алиса ломает голову, чем лучше украсить вход, чтобы опять не сдуло.
– А что, ветер очень сильный?
– О, дааааа, - протянула Белла.
– С утра сделали штормовое предупреждение. МЧС запретило в прибрежных районах даже на улицу выходить. У Гены пять кофеен обесточило: ветер повалил дерево, оно упало на провода и оборвало их, да еще загорелось от искры. Еле пожар погасили, хорошо, что на здания не перекинулся! Мы с Витькой сидим в кабинете, готовимся к прениям, если судья не захочет их перенести из-за погодных условий. Благо Интернет в твоем доме качественный - и скайп, и соцсети работают прекрасно!
– А как Игнат?
– спросила Наташа о дворецком Винтерштернов. Немногословный Игнатий умел появляться словно из пустоты именно когда был нужен, и предугадывал желания хозяев, ведя управление домом со шпилем твердой рукой.
– Все такой же. Ты бы видела, Ната: тут вся дорога, до самого Пятого километра, усыпана ветками, цветами и обрывками венков, а во дворе дома и вокруг него - ни листочка, ни ленточки! Игнатий точно волшебник: как только он это делает?..
– Спроси у него.
– Ага, так он и ответил. Ну как вы едете?
– Стоим, - ответила Наташа, - техническая стоянка.
– Фима там нормально себя ведет - обостренная интуиция цыганки почти никогда не подводила Беллу.
– Ни с кем не воюет?
– Нормально, - Наташа оглянулась в сторону купе. Дверь была открыта. Купе пустовало. "Может, пошел на площадку, сделать селфи? А я увлеклась разговором и не заметила...". Навицкая прислушалась,
– Будет шалить - ты ему сразу по рукам, - посоветовала Белла, хихикнув.
– А я уж ему на месте добавлю!
– Непременно, - пообещала Наташа, попрощалась и вышла на площадку, где скучала молоденькая проводница.
– А он ушел, - ответила девушка на ее вопрос о Ефиме.
– В ресторан?
– Нет, вон туда, - проводница указала в другую сторону. Туда, где находился пятый вагон.
"Фима, ты сам не лучше этого горлопана! Только бы успеть, пока он полвагона не разнес в пылу гнева!".
Наташа спешно заперла купе, пересекла СВ, два купейных вагона и наконец очутилась в пятом, плацкартном. В межвагонном пространстве мрачно курили две дородные девицы в коротких, на грани приличия, шортиках и долговязый парень, щеголяющий в тех самых "гавайских бриджах", больше всего похожих на мятые ситцевые семейные трусы до колена.
– Вы не видели тут мужчину в джинсах и серой рубашке?
– спросила Наташа.
– Минут пять назад прошел здесь, нам навстречу, - ответила одна из кустодиевских нимф, благоухая смесью запахов пота, сигарет, семечек и перченого "Доширака". Похоже, в пути эти дамы не обременяли себя мытьем и чисткой зубов, предпочитая потратить это время на еду.
В вагоне было очень тесно, душно и шумно. Наташе показалось, что в проходах и отсеках резвится не три десятка детей, а несметное множество. Они бегали, лазили по полкам, гомонили, ссорились из-за игрушек, эмоционально обзывая друг друга "туалетными" эпитетами и налетали на взрослых. Под ногами валялись игрушки. Судя по запаху, кто-то уже давно забыл вынести детский горшок. Пышнотелая молодуха кормила грудью младенца на боковом месте, не удосуживаясь даже отвернуться или прикрыться и совершенно не смущаясь скоплением людей вокруг. Другая молодая мать с басовито кричащим годовалым карапузом на руках сварливо ругалась с воспитательницами, требуя унять их воспитанников, чтобы она могла уложить поспать ребенка. Две воспитательницы так же раздраженно отвечали ей, что у них дети не хуже, "и вообще, когда ваш пол-ночи всему вагону уснуть не давал, никто не возмущался, мы же с пониманием, а вы вон как!".
Оба туалета были заняты, но из-за одной двери доносились капризное хныканье ребенка и ласковая воркотня бабушки; за второй дверью кто-то, сопя и фыркая, умывался.
Наташа толкнула тамбурную дверь. И сразу увидела широкую спину Когана, а из-за его плеча виднелась бледная до синевы, мокрая от испуганного пота физиономия скандалиста. Ефим крепко пришпилил его за футболку и прижал спиной к стене, а перед его носом держал крепкий кулак.
– Вот жаль, что таких, как ты, ушлепок, в 45-м не всех размазали, - тихо, но угрожающе рокотал адвокат.
– И если ты еще раз раскроешь свой поганый рот насчет моей национальности, или рожу скроишь по поводу курения... Ты меня понял?
– кулак угрожающе задвигался перед носом скандалиста, багровея ладонью и белея костяшками.
– Не слышу: ты все понял?