Жду, надеюсь, люблю...
Шрифт:
— А совесть? — прошептала Марина.
Павел криво усмехнулся:
— Совесть?… Понятие субъективное. Эти так называемые нравственные категории — они всегда размыты и неопределенны. А людям, по-моему, нравится их смутность.
— И наверное, поэтому пробирались эти мамашки сами по себе по горящей в полном смысле этого слова Чечне, — продолжила Светлана. — Измотанные, полуголодные, никому не нужные… Кроме своих детей. Чужое горе — оно всегда чужое. Услышат: есть пленные в Аргуне — едут в Аргун. Скажут: видели в Грозном — значит, в Грозный. Жили у местных жителей. Маша до сих пор с благодарностью вспоминает чеченку Зару. Она приютила сразу трех солдатских матерей. И кормила их за свои деньги. Но однажды Маша заметила, что Зара одалживает деньги у соседки. Рассказала об этом своим подругам. Они тотчас помчались на рынок и накупили всякой еды. Сколько сумели. Но когда стали
— Не всё и не всем, — опять перебил Павел. — Но я вам скажу… Я Чечню прошел… Женщины, старики и дети — это же настоящий кошмар! Нет никого страшнее, чем эта не ведающая жалости троица. Женщины, способные прирезать во сне или подсыпать яд в приготовленную еду остановившимся в доме солдатам. Дети, подпиливающие мосты. Старики, отравляющие колодцы. И весь ужас в том, что в этой заварухе гибли… нет, не эта сентиментальная троица — старики, женщины и дети, — а как раз мужики! Здоровые парни! У нас как-то на блокпост приковылял старик на костылях, в чем душа держится! Наши ребята его усадили, стали супом кормить… А тут все на воздух и взлетели… Камикадзе тот старикашка был, шахид по-нынешнему… «Дедушка старый, ему все равно…» Всю правду говорю, как она есть! В общем и целом. Ладно, Свет, прости, не смотри на меня зверем, больше не вмешиваюсь, и рот на замок…
— А первую весточку о сыне Маша получила от неизвестного ей чеченского журналиста, — сказала Светлана. — Он приехал в Хасавюрт, услышал ее фамилию и спросил: «Сына зовут Антон?» И сказал, что парень жив и ждет мать. Верит, что она его найдет. Но больше корреспондент ничего сказать не мог, не имел права. Это война… И на том ему огромное спасибо… А через несколько дней одна из женщин, жившая вместе с Машей, увидела у поселившихся неподалеку иностранных журналистов на пленке своего сына. Ну конечно, купила эту пленку, хотя из-за пересъемок качество было гнусное. Вечером соседка показала пленку Марии. «Да разве можно здесь кого-нибудь узнать?» — удивилась та. Тогда соседка достала фотографию сына, остановила кадр и показала в сравнении — и впрямь на экране был именно ее сын. А Маша вытащила фотографию Антона. И вдруг услыхала: «Да я же его видела! У Шамиля Басаева он, в казармах возле Второй горбольницы в Грозном!» Оказалось, правда. После одной из пресс-конференций, где Маша выступала — а выступала она часто, — к ней подошел незнакомый чеченец. Сказал, что у него арестован родственник, и попросил посодействовать, чтобы обменять его на Антона. Маша согласилась не раздумывая. Пошли к прокурору, пообещавшему сделать обмен. Но когда ехала она к сыну в Грозный, немного опоздала к назначенному часу — дороги военные, угадать ничего нельзя. И Антона уже увезли в Хасавюрт для обмена. Догоняла Маша сына сутки. И даже похоронила его в душе за эти сутки не раз — кругом беспрерывные бомбежки. А когда увидела живым и здоровым — не сразу поверила. Увезла домой. Спать он практически не мог: поспит часа два-три, встает и бродит по квартире. Павел закивал круглой головой.
— Нуда, совсем как ты… Во сне стонал, вскрикивал. В госпитале лежал в Подольске… Позже Маша категорически отказалась вернуть сына в Чечню… А теперь она уверяет, что самая счастливая мать. Правда, наверное. Ей ведь очень повезло. Многие мамашки не нашли в Чечне сыновей живыми. Да и в плену Антон пробыл меньше месяца. Его словно ангел-хранитель берег. Так Маша говорит. А плен… Антон рассказывал: не били, кормили тем же, что ели сами, правда, несколько раз грозились расстрелять. Но это война… От нее никуда не денешься.
— Да, это война, я вам скажу! — все-таки не сдержал своего обещания Павел. — Война в Чечне и война против войны. Эту уже ведут матери, которые не хотят потерять сыновей. И разве добровольцами пошли на фронт их мальчишки? Почему же потом, позже, по возвращении, этих бывших пленных из Афгана и Чечни не брали на работу? Верите, нет? Всю правду говорю!
— А сейчас Антон работает, — перебила Светлана. — У него очень хорошая жена и дочка маленькая. Три года ей. Но вот что интересно… Она вообще-то небалованная. Но одной вещи не переносит — это когда отец неотрывно смотрит в экран телевизора, где показывают солдат на улицах Грозного, и ничего вокруг не замечает. Она тогда сразу начинает капризничать, ныть и не дает ему смотреть. Ну откуда ей знать про первую чеченскую, про вторую… А Антон кричит на нее. Не может оторваться от этих солдат на экране… И Маша тогда спрашивает: «Что, все еще не навоевался, сынок? Тебе мало? Не надо воевать с семьей, успокойся».
— Да
— Как у тебя, — пробубнила Светлана. — Вот Маша часто сыну говорит: «Стоп! Нужно жить другой, нормальной жизнью». А ты тоже не можешь! Ходишь-бродишь ночами, как зверь лесной…
— Я вам скажу… — угрюмо отозвался Павел. — Нельзя сидеть сложа руки… И терять веру без борьбы. Нельзя думать: на ком-то держится мир. Правильно, держится. На нас самих в общем и целом. А мы живем все-таки в воюющей стране. Значит, добывать мир придется всем миром. Воевать за него без оружия. Простая истина. Неужели ее до сих пор нужно кому-то объяснять?
— Почему вы мне все это рассказываете?… — прошептала смятенная Марина.
Павел и Светлана немного смутились и переглянулись.
— Простите, Марина Евгеньевна… Женщина и война — существительные слишком разные, — медленно заговорил Павел. — Смысл у них резко противоположный, я вам скажу. Чересчур. Тем более не похожи друг на друга слова «мать» и «война». Между ними нет ничего общего. Кроме одного: женский род! Но каких только казусов не встречается в русском языке! Я как-то призадумался над этим… К женскому роду относятся и существительные «смерть», «бомбежка», «артиллерия»… Абсолютно несовместимые и непримиримые. А матери тоже воюют — против войны. Мы живем в воюющей стране. Ни для кого не секрет. Давно живем. Привыкли… Марина Евгеньевна, вам не кажется кощунственным этот глагол как раз здесь? В общем и целом… Почти забыли о ней, если бы не вездесущие корреспонденты. Потому что война коснулась далеко не всех и не пришла на нашу улицу, в наш довольно тихий, хотя тоже условно, город. Но разве могут забыть о ней матери, дети которых побывали там?… — Он задумался. — Там день и ночь грохочет артиллерия, рвутся снаряды и мины, каждый твой шаг может стать последним… Хотя и здесь тоже может, но там это — повседневность. А те, у кого дети никогда не вернутся домой с этой странной, затянувшейся на долгие годы, не слышной под нашими окнами войны? И мы сами, прошедшие через этот ад… Мы со Светкой прокляли его. — Он осторожно посмотрел на Марину. — Да, я понимаю ваш взгляд, я сам себе противоречу… Рвусь туда и проклинаю ее… Верите, нет? А знаете, как можно раз и навсегда прекратить все войны на земле?
Женщины глянули на него с некоторым слабым интересом.
— Запретить выпуск военных игрушек — игрушечных танков, солдатиков, пистолетов, автоматов… Запретить жестко и всюду. И все! Дети перестанут играть в войну и о ней думать. И они вырастут, эти дети… И тогда наступит мир на всей земле…
Марина грустно улыбнулась и уткнулась носом в шаль. Если бы так просто решались проблемы на земле…
— Историю помните? В общем и целом? Да война с Чечней длится вовсе не годами — веками! На ней еще отличался бравый молодой офицер и будущий русский писатель Лев Толстой и получал боевые награды за безрассудную смелость русский поэт Михаил Лермонтов. Ну и что? Утешает нас это? Оправдывает? А история не стоит на месте. И теперь уже первая чеченская война стала историей, и мы вспоминаем о ней, хотя уроков из нее, увы, почему-то не извлекли.
— Почему вы мне все это рассказываете?… — снова прошептала Марина, кутаясь в шаль.
— Мы хотим вам помочь… — отозвался Павел.
Глава 7
После двух свадеб подряд семья Бычковых словно поредела, хотя на самом деле обогатилась сразу двумя мужьями-зятьями. Евгений Павлович вышел из больницы и сразу стал подыскивать варианты обмена — оставаться по соседству с Макаром Макарычем, отныне мужем дочери, он не желал. Арина переехала к мужу, Марина и Роман пока жили у Бычковых, но мечтали об отдельном жилище. Ася бродила по комнатам совершенно неслышно и безмолвно. Бабушка почему-то на всех обиделась и внезапно переехала к какой-то своей закадычной подруге-журналистке. Остался оптимистичным и бодрым один Александр. Он только слегка посожалел о квартире соседа, где раньше жил по возвращении в родной город. Хотя Арина предложила брату: