Желаем счастья в личной жизни
Шрифт:
Она с мстительной радостью увидела, как игривый огонек погас в его агатовых глазах.
Без пятнадцати двенадцать в Маринкину дверь позвонили. С Антонио они договаривались на двенадцать, поэтому Маринка была еще не готова.
— Мам, открой, пожалуйста. Это, наверное, Антон! — крикнула она и заперлась в ванной докрашивать глаза.
Она представляла себе мамину реакцию на появление Антонио и хихикала про себя. Когда Маринка объявила матери, что пойдет на свадьбу с коллегой, та была чрезвычайно заинтригована. Вот пусть теперь
Когда через десять минут Маринка вышла в гостиную, Антонио и мама стояли у шкафа с прозрачными дверцами и что-то увлеченно разглядывали. На журнальном столике красовались чашки, чайник и вазочка с печеньем.
Маринка похолодела. Поведение мамы явно свидетельствовало о том, что кандидатура Антонио получила полное одобрение.
— А это бронзовая подвеска, которую Маринин прадедушка лично извлек из греческого раскопа, — рассказывала Наталья Дмитриевна с интонациями заправского экскурсовода. — Вы не поверите, но ей около десяти столетий. В свое время из-за этой подвески было поломано немало научных копий. Прадедушку даже обвиняли в фальсификации. Кое-кто из его оппонентов утверждал, что этот образец был специально подкинут в раскоп, для создания псевдосенсации. Между прочим, установить его происхождение так и не удалось…
Маринка не верила собственным ушам. За десять минут Антонио был причислен к элитной группе ее поклонников. Их Наталья Дмитриевна поила чаем, угощала вкусным печеньем, рассказывала о прославленном археологе Василии Васильевиче, славе и гордости семьи.
Маринка явно недооценила убойную силу обаяния Антонио.
— Привет, — буркнула она, прерывая погружение в историю семьи Бекетовых. — Я готова.
Антонио и Наталья Дмитриевна обернулись.
— Подождите, Антон, вы чай не допили. И печенье не все попробовали, — засуетилась мама. — Куда ты торопишься, Марина? Садитесь, Антон, не слушайте ее. Я вам еще не все показала из дедушкиной коллекции.
— Мама! — нахмурилась Маринка. — Нам пора.
— Ох, ладно, не буду, не буду…
— Спасибо большое, Наталья Дмитриевна, — белозубо улыбнулся Антонио. — Печенье очень вкусное. У вас золотые руки.
— Ну что вы, Антон, печенье как печенье. Вы заходите к нам, когда я «муравейник» испеку. Слышишь, Марина? Чтобы привела Антона к нам на «муравейник». — Наталья Дмитриевна шутливо погрозила дочери пальцем.
Маринка слышала. И больше всего на свете желала поскорее очутиться за пределами своей квартиры. Эх, могла бы заранее догадаться, что при виде Антонио маму охватит нестерпимый зуд сводничества.
— Обязательно приду, Наталья Дмитриевна. Спасибо, — поблагодарил Антонио. — А теперь нам действительно пора.
Наталья Дмитриевна проводила их до лифта и, к Маринкиной досаде, многозначительно подмигнула ей на прощание. Маринка не сомневалась, что Антон все прекрасно видел.
Он заговорил, когда они вышли из подъезда.
— Милая у тебя мама.
— Ага. Ты ей тоже понравился.
— Странно. Обычно мамы девушек относятся ко мне настороженно.
Маринка молча покосилась на его точеный профиль. Еще бы. Любая здравомыслящая женщина знает,
— У меня необычная мама.
— Необычная дочь — необычная мама.
— Пытаешься вскружить мне голову комплиментами? — усмехнулась Маринка.
— Пардон. По привычке вырвалось. — Антонио прижал ладонь к сердцу и шутливо поклонился.
— Опасные у тебя привычки.
— А что в этом такого? Разве я не могу чисто по-дружески сказать, что ты прекрасно выглядишь сегодня и всегда?
От слов Антонио Маринкино сердечко сладко екнуло, но она приказала себе не расслабляться. Во-первых, у них с Галиной договоренность; во-вторых, он совершенно не в ее вкусе, несмотря на выразительные глазки и греческий нос.
— Спасибо, ты тоже очень хорошо выглядишь, — сухо произнесла Маринка. — А теперь пойдем заглянем вон в тот магазин за цветами.
Они купили охапку нежно-кремовых роз и побежали к дому Лизы. В подъезде суетились девчонки в куртках, накинутых на вечерние платья, из дверей боязливо выглядывали заинтригованные соседи. Маринку и Антонио встретил стройный хор девичьих голосов, и через секунду Маринка обнаружила в одной руке связку шариков, а в другой — скотч.
— Вешай их сюда, — скомандовала свидетельница и умчалась вниз раскладывать бумажки для первого этапа выкупа.
Маринка и Антонио переглянулись и принялись развешивать шары. Это оказалось не таким уж легким делом, потому что скотч не желал прилипать к свежевыкрашенной стене, а шары, вместо того чтобы, по замыслу невесты, бодро лететь вверх, понуро стремились к полу.
— Шары надо было гелием наполнять, — сказал Антонио, ни к кому конкретно не обращаясь.
Рукав его роскошного черного пальто был вымазан побелкой, но, похоже, его это ничуть не угнетало. Он ухитрился не только быстрее Маринки приклеить все шарики, но и самостоятельно перезнакомиться со всеми девчонками, работавшими на ниве украшательства.
«Шустер, — хмуро размышляла Маринка, сражаясь с очередным шаром. — Как его Галка могла со мной отпустить? Его на поводке надо с собой водить, как собачку. И то нет гарантии. Бывают нахалки, которые тебя не постесняются, с руками вырвут и поводок вернут».
Когда Маринка расправилась с шарами, поняла, что насчет нахалок подумалось не зря. Кое-кто из числа приглашенных на свадьбу девиц при виде Антонио успел позабыть о стыде-совести. К примеру, Люся Пучкова, сокурсница Лизы. Она неизвестно зачем вытаскивала из квартиры Карнауховых стремянку и бросала на ясноглазого брюнета призывные взгляды.
— Антон, вы не поможете поставить лестницу? Она такая тяжелая.
Поверхностного знакомства с Люсей Пучковой хватало, чтобы понять, что это за птица. Люся была некрасива, неумна, недобра, неискренна… Список разных «не» можно было продолжать до бесконечности. С малых лет Люся пребывала в полнейшей уверенности, что все девчонки мечтают о ее дружбе, а мальчики — о ее любви, и разубедить в этом ее не могли никакие события и доказательства. Она и на Лизину свадьбу попала благодаря этой уверенности, попросту напросившись на приглашение.