Спичка обожгла пальцы, он бросил ее на пол. Жилет расстегнулся, он принялся расстегивать его дальше — чтобы как следует вздохнуть. Закололо сначала в груди, потом ниже: нервное потрясение — гибель для его нездорового организма. Чтобы успокоиться, он прошептал что-то по-немецки. Развалился в неудобном кресле и попытался смотреть на мерцающий вдалеке экран. Но возбуждение не проходило, а дыхание ровным не стало. Внутри вдруг все заболело, и он уже было решил спуститься вниз, в туалет. Но в это время спящий пошевелился и принял вертикальное
положение, поднял голову и что-то пробормотал по-испански. «Извините, — невольно вырвалось у мистера Круппера, — я не знал, что вы здесь». Юноша улыбнулся и еще более расслабился. Грустно вздохнул и снова стал свисать с кресла. Теперь мистер Круппер почувствовал себя спокойнее. Трудно сказать, почему, но почти невыносимая острота ощущения от этой близости ослабла, и он стал устраиваться в своем жестком кресле поудобнее. Мышечная спазма и тахикардия прошли, и желудок, кажется, тоже пришел в порядок. Пролетели мгновения. Мистеру Крупперу показалось, что юноша уже не спит, хотя голова его снова свесилась набок, на сей раз в его сторону, и ноги вновь приняли прежнее положение. Медленно, почти тайком, мистер Круппер полез в карман пиджака за карамелью. Развернул одну и сунул в рот — там пересохло и все горело. Потом достал другую, положил на трясущуюся ладонь и протянул юному незнакомцу. Знал, что не в силах произнести ни слова, откашлялся, и ему удалось выговорить: «Хотите карамельку?» — «Угу», — ответил молодой человек. Но мистер Круппер не понял — ему показалось, что юноша удивился или даже рассердился. Во всяком случае он не двигался, а просто сидел и смотрел. А потом вдруг хмыкнул, пальцы схватили конфету и отправили в рот прямо с бумажкой. Мистер Круппер попытался остановить его, тогда он хмыкнул еще раз, вытащил карамельку изо рта, и старик услышал, как он рвет бумагу, а не разворачивает ее. Потом раздалось громкое чавканье. И чтобы оно не прекращалось, мистер Круппер достал из кармана весь пакетик и сказал: «Возьмите еще, возьмите несколько, у меня есть». И снова юноша немного помедлил, и снова хмыкнул. А потом запустил руку в пакетик, и, когда ее убрал, мистер Круппер почувствовал, что в пакетике почти пусто. «Вы голодны?» — шепотом спросил старик. Юноша снова хмыкнул, на сей раз дружески. «Не спеши, — подумал мистер Круппер. — Не спеши, еще ведь столько времени, ты же не исчезнешь, как сон; прошел — и нет его!» Поэтому старик положил остатки карамели себе в карман, тихо пробормотал слова одобрения и стал смотреть на экран, где герой ковбойского фильма скакал в лучах заходящего солнца. Скоро фильм кончится, на несколько минут зажжется свет, а потом его будут крутить еще раз. Есть, конечно, вероятность, что юноша уйдет. Это надо иметь в виду, однако утвердительный ответ на вопрос «Вы голодны?» дает основание, хотя и неполное, надеяться на продолжение отношений.
Прежде чем свет зажегся, мистер Круппер решился на смелый шаг. Он полез в тот карман, где лежали деньги, вынул шесть двадцатипятицентовых монет и
положил их себе в кулак так, чтобы они позвякивали. И больше ничего. Свет загорелся, словно восход, только быстрее, и некогда элегантный театр расцвел, как зимняя роза. Старик наклонился, словно его и вправду интересовало то, что происходит внизу. Немного растерялся, но ведь знал, что свет будет гореть недолго, еще минуту-другую. Знал и то, что он толстый и некрасивый. Знал, что он ужасный старик, бесстыжий и презираемый даже теми, кто вынужден терпеть его ласки; вероятно, ими даже больше, чем теми, кто на него просто смотрел. В отношении своей внешности он не обманывался, потому-то и вынул шесть монет, они снова зазвенели. Сейчас погаснут огни. Да, сейчас. И вот в зале вновь темнеет, а юноша все еще здесь. «Видел же меня, и все-таки не ушел!» И продолжает разворачивать карамельки и жевать их мощными челюстями, методично, как лошадь, жующая сено.
Огни погасли, и страх прошел. Мистер Круппер перестал притворяться, что ему интересно смотреть вниз, и снова развалился в шатающемся кресле. И вдруг в нем пробудилась мужская сила, героически пробудилась, и вот, наконец решившись, он наклоняется к юноше, немного поворачивается, левой рукой находит его правую руку. Сначала пальцы юноши не шевелятся и не отвечают. Страх снова овладевает мистером Круппером, но в тот момент, когда он уже собирается отдернуть руку с монетами, пальцы юноши распрямляются и перед мистером Круппером оказывается раскрытая ладонь. Монеты, тихонько позвякивая, ложатся в нее, и мистер Круппер понимает: контракт между ним и юношей заключен.
Когда в полночь огни «Джой Рио» зажглись в этот день в последний раз, в самой дальней ложе обнаружили тело мистера Круппера. Его колени были на полу, а тяжелое туловище висело между двух шатающихся позолоченных кресел, словно он умер во время молитвы. Объявления о смерти старика и некролог были необычно большими для человека, который не занимался общественной деятельностью и чья частная жизнь была весьма специфической. Но о ее специфике знали лишь те любители кино, которые приходили в его излюбленную ложу кинотеатра «Джой Рио» и получали удовольствие, а возможно, и наживались; в некрологе об этом ничего не говорилось. Он был подписан какой-то сентиментальной старой девой; ее потрясло то, что находящийся на пенсии семидесятилетний коммерсант умер от тромба во время демонстрации ковбойского боевика, а карман у него был набит карамельками, бумажки от которых валялись на полу и даже пристали к плечам и рукавам пиджака.
Первой в семье о смерти мистера Круппера узнало «маленькое совершенство большого мира», которое, прочитав в газете удивительно душевный некролог, пронзительным, как гудок паровоза, голосом сообщило всем эту новость. И оно же несколькими часами позже, когда семья все еще радостно пережевывала смерть родственника, изрекло: «А знаешь, папа, он же подавился нашей карамелькой!»