Желанная для слепого дракона
Шрифт:
– У той своих десять ртов.
– Да уж… а если она не очнется? Фелисска со всей дури ее шарахнула. Или умом тронется? – С другой стороны кровати послышался вздох.
– Отдадут в дом Скорби, кому она такая нужна.
Тетки еще болтали и болтали. А моя светлая голова вдруг озарилась идеей. Хвала бразильским сериалам! Жить захочешь, и не так запоешь.
Итак, что мы имеем. А имеем мы стойкую галлюцинацию, якобы я в другом мире… Ладно-ладно, так и есть, скалка Фелисски меня убедила.
Я – сирота казанская, приютская,
Исходя из этого факта строим стратегию… А причем здесь бразильский сериал? Ах, да, вспомнила. Как там говорится в индийском фильме? Бродяга я-а-а… Одним словом, разыгрываем амнезию. Иначе не выжить. Меняем тактику и психологический портрет.
Я тоненько вздохнула и открыла глаза.
– Ой, бедняжка очнулась.
– Где я?
– Так тут, где и была.
– А где я была?
– Так тут.
Вот карга!
– В хозяйственном доме при дворце, - ответила та, что помоложе.
– А как я сюда попала?
Кухарки озадаченно переглянулись.
– Ума что ли лишилась?
– Еще чего! – Я натурально возмутилась.
– А как зовут тебя?
Я помялась. Эта гром-баба кричала «Алисська»… Какое странное совпадение! Надо эту тему обдумать.
– Алисська.
– А из какой ты деревни и где жила в последние годы?
Я нахмурилась, изображая непонимание, и удивленно застыла. В моем представлении амнезия именно так и выглядит.
– Память девчонке отбило, что же делать!
– А что ей делать? Если работать сможет, то проживет.
В маленькое окошко пробилась луна, уже наступила ночь. Кухарки, которых звали Лусия и Верония, напоили меня водой и ушли, погасив свечу. Я осталась одна.
Что уж говорить, на душе было тошно. Память ничего не подсказывала, логика трещала, не давая четкого обоснования тому, что произошло. А глаза видели чужой и далекий мир. А то, что он далекий – к бабке не ходи. Одно чудовище, увиденное в окне, перечеркнет любой здравый смысл.
– Алисська, - прошептала я, прислушиваясь к своему имени. Наверное, оно звучит как Алиссия. Почти Алиса… Назвал ведь папочка. Еще в детстве уши прожужжал, что я необыкновенная, чудесная, поэтому и Алиса.
Я закрыла глаза и медленно погрузилась в дрему. Все же, события этого дня измотали меня. Голова, пострадавшая от скалки Фелисски, устала думать, и тело устало. Вот и хорошо. Пусть все будет как в сказке – утро вечера мудреней.
А во сне я увидела дракона, летающего в небе. Его золотистые крылья бросали гигантские тени на землю, страшная морда щерилась устрашающей пастью. И в какой-то миг, его глаза поймали мой пристальный взгляд. Я вздрогнула… и проснулась. Вся в поту, в мурашках. Огляделась, бросила взгляд в окно.
– Приснится же. Ага, сплю на новом месте, приснись жених невесте.
Следующий день прошел в трудах, о которых я имела в своей жизни смутное представление.
Я провозилась в нем до вечера. А когда солнце начало свой закат, меня заставили драить огромные медные кастрюли, штук сто пятьдесят тысяч или миллионов, я не считала. Эти кастрюли приносили потоком. Они там во дворце устроили конкурс обжорства?! Сколько можно жрать!
Я терпела. Мои длинные музыкальные пальчики, которые берут полторы октавы, от «до» первой до «фа» второй, покрылись мелкими царапинами, покраснели и подрагивали, как бедные родственники. Так оно и есть, кому они теперь нужны, не сыграть им десятый этюд Шопена. Не взлететь пальчикам в россыпи шопеновских октав…
Ой, да ладно. Ты, Алиса, и в своем-то мире не дотянула до десятого этюда. Только слюнки пускала, когда его играла одногруппница Танюшка Попова, окончившая фортепианное отделение музыкального колледжа и не поступившая в консу. Поэтому, Танюшке пришлось учиться на нашем музыкальном факультете педуниверситета. Такова жизнь. Но играла она, у-у-у… Да о чем я! Какой Шопен!
Я сидела на приступке здания, в дальнем углу хозяйственного комплекса. Рядом, за каменной кладкой хрюкали свинки, по кустарнику прыгала птица, чирикая и вертя по сторонам маленькой глупой головой… Что-то я совсем злая.
Чуть поодаль послышался шорох, я резко обернулась и увидела двух пацанов.
– Эй, ты, скалкой побитая, - мальчишки держались на расстоянии, грязные и сердитые, точно я им что-то должна. – Что тут делаешь, тут наше место.
– Пошли отсюда, салаги.
– Кто-о-о? – Пацаны нагло ощерились и вышли из кустарника. Им было лет по десять, не больше.
– Пошли отсюда, я сказала. По репе хотите получить?
– По чему? По какой репе? Ты дура?
Я вскочила с намерением отдубачить обоих. Справлюсь. Но мальчишки оказались резвее. Один из них нагнулся, схватил что-то с земли и ловко запустил в меня камнем.
– Паршивец, - я ринулась к кустарнику, но увидела только пятки этих мелких салаг. – Не уйдете. – Внутри вспыхнула злость.
Я перепрыгнула через низкие ветви кустарника и понеслась за пацанами… Может, они правы, и я действительно дура?
Мы бежали через старый сад. Эти нахальные колобки прыгали, ползли, карабкались, умудрялись нырять сквозь густые ветки кустов, шныряли между деревьев с густыми кронами. Один из них шустро забрался на дерево и точными ударами закидал меня зелеными яблоками.
Я разозлилась еще сильней. И прибавила темп, бегать я умею. Один пацан на секунду обернулся, и я увидела в его глазах страх. Не ожидали от меня? Думали, отстану?
Впереди, сквозь деревья, показалась каменная стена. На вид, метра два высотой. Пацаны, как пауки, сиганули через него. А потом еще и высунули головы.