Желать невозможного

Островская Екатерина

Трубы Илья Евсеевич ненавидел с детства и потому сказал, чтобы на кладбище играл какой-нибудь скрипичный ансамбль. Ляпнул просто так, а потом два часа слушал скрипки и виолончели. Музыкантов вытащили из какого-то театра, отнюдь не затрапезного; они были во всем черном, и лица их казались напряженно траурными, хотя наверняка им трудно было сдерживать счастливые улыбки в ожидании близкого сумасшедшего гонорара.

Народу на кладбище было много, и речей говорили много. На похороны прибыли и украинские родственники: родители погибшей Илоны и ее младшая сестра.

После кладбища их тоже посадили в лимузин и привезли на поминки в Барвиху, где в доме собрались только самые близкие.

Отец Илоны поглощал напитки и закуски в бешеном количестве, но все равно не мог дождаться окончания мероприятия.

Он подошел к Илье и шепнул ему на ухо:

– Где мы можем поговорыть?

У отца Илоны был сильный украинский акцент. Илья повел его в кабинет брата, но когда заметил, что следом идет убитая горем мать невестки и младшая сестра, свернул в бильярдную. Он предполагал, о чем пойдет речь.

– Но шо, Илюха, – сказал покровительственно гражданин Незалежной, – як мы будэм гроши делыть?

– Какие гроши? – не понял Илья.

– Ну, деньги, – уточнил тесть покойного брата, – ведь после твоего Бориса и нашей дони осталися гроши у виде наслэдства. Давай решать честно, по-людски: усе пополам. Половину тебе, половину нам.

– Половину чего? – не понял Илья.

– Так я же говору тобе, шо наследство пополам делыть надо…

– То, что принадлежало вашей дочери, я готов отдать без всяких возражений и без дележа, а почему я должен отдавать то, что принадлежало моему брату?

Тесть Бориса побагровел, но сдержался.

– У них була семья? – спросил он.

И, увидев кивок Ильи, продолжил:

– Значит, усе у них пополам было?

– Не знаю, – пожал плечами Илья, – надо брачный контракт их смотреть.

– Шо ты мне про эти контракты крутишь? – не выдержал тесть. – Ты скажи по-людски, як должно: пополам или як?

– Сейчас я позвоню юристу, – спокойно сказал Илья, – тому, кто составлял для Бориса и Илоны брачный контракт.

Он набрал номер адвоката Бориса и поговорил с ним, что оказалось нелегко, так как рядом ходил не очень трезвый и очень грузный мужчина, повторяющий как заведенный: «Якой такой урист? Шо ишо за контракты? Шо тута мене усе крутят? По-людски нельзя разе решить?»

– Объясняю, – сказал Илья, закончив разговор с адвокатом. – Брачный контракт содержит много пунктов, касающихся собственности супругов. Скажу главное: каждый владеет тем, чем владел до вступления в брак. В случае смерти одного из супругов другой вправе распоряжаться личными вещами умершего, что же касается денежных средств, ценных бумаг или иных материальных объектов собственности, то права на них определяются завещанием покойного.

– Ну! – поторопил Илью нетерпеливый отец покойной.

– Поскольку смерть вашей дочери наступила на четыре часа раньше смерти Бориса Евсеевича Флярковского, то именно мой брат является наследником Илоны, не нарушая тем самым права третьих лиц, претензии которых будут являться незаконными, – объяснил Илья.

И добавил:

– Вот

вам и ну!

– Это шо? – не понял тесть Бориса.

– Это означает, что все личные вещи Илоны после ее смерти перешли в собственность моего брата, а после его смерти – его наследникам.

– К тобе, шо ли? – догадался отец Илоны.

– Ко мне и к моей матери, вероятно, – объяснил Илья, – так как других родственников у Бориса нет.

– Во как! – вскрикнула теща. – А як же мы?

А младшая дочь посмотрела на Илью с ненавистью.

– Ой, – тихо завыл тесть, – опять эти жидовские штучки-дрючки! Во, москали проклятущие! Мало им, шо усю Украйну поразграбляли, усе в Россию свою повывозыли, так они и наше ридное усе захапать хочут.

– Донечку мою сгубыли-и! – завопила теща. – Убыли мою красотулечку ироды москальские! Кровыночку ридную!

Младшая сестра пискляво завыла тоже:

– И-и-и-и…

– Усю Украйну повывозыли, – сокрушался тесть.

– Что вывезли? – не понял Илья

– Усе! – прекратив вой, хором крикнула семья Марущак.

– Усю промышленность, усе сельское хозяйство, усе наше народное достояние, – объяснил тесть.

– Что же вы отдавали-то? – еле сдерживая смех, спросил Илья.

– А кто же нас спрашивал? – всхлипнула теща. – Мы и не знали тогда ничево: вины по ночам процували.

– Москали тайно по ночам творыли свое черное дело, – объяснил тесть, – и теперь мы живем усе в дерьме.

– Я знаю другое: когда Кравчук объявил о независимости Украины, то сказал, что все, что находится на территории Украины, является собственностью украинского народа. И тут же патриоты вашего государства стали захватывать все, что попадалось им на глаза. Даже проезжающие по территории иностранные фуры с грузом задерживались и угонялись куда-то вместе с содержимым. Никто не хотел работать, все занимались приватизацией на улицах и дорогах. А если не работаешь, то и жить будешь плохо. Сейчас вы приехали сюда, чтобы, насколько я понимаю, разделить по-людски акции концерна «Фармаком».

– Ну, – сказали Марущак.

– То есть забрать половинную долю предприятия, к основанию и производственной деятельности которого ваша дочь не имела никакого отношения. Это по-людски?

– Як чистно будэт, – кивнул Марущак.

– Видимо, честность на Украине и в России понимают по-разному. Я уж не говорю про транзитные нефть и газ, воруемые из труб, проходящих по вашей территории. Но это так – к слову. Концерн «Фармаком» поставляет свою продукцию и на Украину, обеспечивая пятнадцать процентов потребности внутреннего рынка вашей страны. Мы имеем дело и с частными, и с государственными предприятиями. Почти все оплачивают поставки с длительными задержками или не хотят рассчитываться вовсе. И почти каждый раз приходится слышать: «Вы все у нас вывезли, а теперь денег ждете?» Государственные органы каждый раз в качестве оплаты намереваются всучить акции украинских государственных предприятий, которых давно уже нет или которые давно принадлежат не государству, а частным предпринимателям.