Желая тебя
Шрифт:
— Тебе, наверное, было больно все это видеть.
— Да, очень.
Ей понравилось, что он больше не пытался этого отрицать.
— Знаешь, Даниэль, хотя у моего отца и было несколько странное представление о том, как следует воспитывать ребенка, но он всегда любил меня. Он никогда сознательно не причинил бы мне боль. Я знаю, для тебя это мало что меняет, но мне жаль, что твой отец был так жесток с тобой.
— А я больше сожалею о том, что он причинил боль матери. И я не думаю, что тебе в детстве так уж легко давалась отцовская муштра.
— Отец вел себя со мной
— Ты?
— Да. И я очень старалась. Я думала, что между его любовью ко мне и тем, смогу ли я стать лучшей из лучших, существовала прямая зависимость. Лишь пару лет назад я поняла, что папа любил меня не за что-то, а просто потому, что я есть в его жизни.
— Что тогда произошло?
— Как-то на одном из заданий я получила тяжелое ранение, моя жизнь буквально висела на волоске. Я тогда десять недель провалялась в госпитале на Ближнем Востоке. — Эти воспоминания вызвали у девушки сильную дрожь, даже несмотря на горячую воду, пузырящуюся вокруг. — Так вот, отец отменил весеннюю сессию и срочно вылетел туда, чтобы быть рядом со мной. Всю ночь он просидел у моей койки и плакал, без конца повторяя, как сильно любит меня, и умолял не оставлять его одного. Я никогда раньше не видела его слез. Я тогда совсем не могла говорить, хотя все время пыталась дать ему понять, что волноваться не о чем, и что все у нас будет хорошо. Помню, папа наотрез отказывался покидать палату до тех пор, пока не миновал кризис.
— Он понял, что его методы воспитания как раз и привели к тому, что твоя жизнь оказалась под угрозой, а ведь именно от этого он и пытался тебя защитить.
— Ты очень сообразителен, Даниэль. Я тоже думаю, что именно это он тогда и чувствовал.
— Я прочел слишком много его личных записей, чтобы не догадаться, какова была его реакция, когда он увидел тебя чуть ли не при смерти. На его месте я изводил бы себя точно так же.
— У тебя с моим отцом много общего.
— Нет. Что касается твоей защиты, он преуспел в этом гораздо больше меня.
— Папа так не считал, когда меня ранили, и постоянно твердил, что виноват, а я не могла разобраться почему. Теперь я это поняла. А тогда четко уяснила для себя только одно: он любит меня совсем не за то, что из меня получился отличный солдат. Он любит меня просто потому, что я его дочь.
— Поняв это, ты решила выйти из дела?
— Когда я осознала, что могу рассчитывать на отцовскую любовь, даже если оставлю службу, то спросила себя: «А хочу ли я потратить на это всю свою жизнь?» Ответ оказался на редкость простым и очевидным: «Нет, не хочу».
— Ты действительно решила заняться компьютерами?
— Ну, у меня, конечно, есть кое-какие способности. Но я совсем не похожа в этом отношении на Клер или Хотвайра. Меня вполне устроила бы работа в компании, где ценились бы мои познания в программировании, но я никогда не стала бы зацикливаться на этом.
— Значит, ты еще не решила, будешь ли работать в консалтинговой фирме Вулфа и Хотвайра?
— Еще нет.
— Что касается меня, то, сколько себя помню, всегда хотел служить в спецназе. Я и к рейнджерам присоединился потому, что армия являлась самой «доступной» военной организацией.
— Почему же ты ушел?
— После смерти мамы я больше не мог там оставаться.
— Из-за того что ты отказал ей, когда она просила тебя уйти из армии и вернуться домой, чтобы заботиться об отце? Ты чувствовал себя виноватым, продолжая заниматься любимым делом в то время, как твоя мама была мертва?
— Да.
Хотя Джози и понимала мотивы его поступка, она не могла не осознавать того, какую огромную жертву пришлось ему принести.
— Ты просто уникальный солдат, Даниэль.
— Кроме того, у наемников гораздо больше свободы, чем было у меня в отряде рейнджеров.
— Да, хотя, думаю, если бы ты остался в армии, был бы счастливее.
Даниэль, так ничего и не ответив, осторожно развернул девушку спиной к себе, пристроив ее голову на свое плечо. Какое-то время оба молчали, окутанные ночным безмолвием, а Джози, запрокинув голову, задумчиво вглядывалась в покрытый звездами темный небосвод.
— В этом году отца должны условно-досрочно освободить из тюрьмы. — То, что Даниэль все-таки прореагировал на ее замечание после такой длительной паузы, сильно удивило Джози, хотя и не больше, чем произнесенные им слова.
— Я думала, ты не интересуешься его судьбой.
— Я этого и не делаю, в отличие от старшины. Он даже специально ездил на свидание к Грому.
— Он предлагал тебе поехать с ним?
— Нет. Он считает, что это один из тех поступков, которые следует совершать, только если к этому лежит душа.
Да, похоже, старшина Даниэля был по-настоящему мудрым человеком.
— А ты хотел бы поговорить с отцом?
— Хотелось бы спросить, стоила ли выпивка маминой жизни.
Внутренним чутьем, не раз спасавшим ее, Джози отлично понимала, что Даниэль жаждал расспросить отца о гораздо большем, но она не стала развивать эту тему. Девушка лишь понадеялась, что если когда-нибудь он все же решится увидеться с отцом, то позволит ей быть рядом, потому что независимо от того, каким бесстрастным он сейчас казался, его сердце не было столь неуязвимым, как ему хотелось бы думать.
— Он говорил твоему другу, что хочет видеть тебя?
— Если бы отец просил об этом, то старшина Корделл передал бы мне его слова. Так что… Нет, он не просил.
— Даниэль, независимо от того, как ты решишь поступить, я считаю, что ты замечательный человек.
— Знаешь, милая, я все чаще думаю, что ты слишком хороша для меня.
— Спасибо.
Джози подумала, что они уже потратили достаточно времени, обсуждая серьезные и важные темы. Сейчас Даниэль нуждался в том, чтобы переключить внимание на что-то более приятное, и у нее созрела неплохая идея, как этого добиться.