Железная дорога

Эрде Анна

Мужскую любовь Саше смолоду не приходилось завоёвывать. У неё всегда был Генаша, с которым они числились женихом и невестой чуть ли не с первого класса. Я имела счастье лицезреть Геннадия, будущего хирурга с тонким и нервным лицом поэта. Меня немного позабавила картинка, которую представляли собой эти двое: они были похожи как единокровные брат с сестрой. Оба высокие, длинноногие и узкобёдрые, смуглые, темноглазые и темноволосые, коротко стриженые, они даже одеты были одинаково: в джинсы, свитера и кроссовки.

После я часто приезжала к Сашиным родителям,

но надолго не задерживалась. Первый мой визит предполагался как совместное проведение каникул, но я сбежала на третий день — тоска обступила со всех сторон. Придумав какой-то организовавшийся форс-мажор, я покинула гостеприимный дом. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой, как среди людей, которым понятие одиночества не было знакомо. Но отказываться от общения с Сашиными родителями не хотелось: их тепла хватало и на меня. К тому же это знакомство давало возможность ввинчивать в разговоре с Диданом «наши воронежские приезжают», «из Воронежа звонили, спрашивают, почему это наша Женя давно не наведывается» Я полагала, что «нашесть» почтенному семейству придаёт мне очков в глазах Дидана. И он никогда не давал понять, что мои ухищрения шиты белыми нитками.

Целомудренность школьной дружбы Саши с Генашей на средних курсах института сменилась столь же целомудренным периодом официального жениховства. Целомудренности отношений, конечно, способствовало проживание в разных городах: Саша училась в Москве, а её друг поступил в мединститут родного города. Но при желании всегда можно изловчиться и найти время для интима. Я сделала вывод, что тут имелась установка на правильное построение жизни. Когда, учась на последнем курсе института, они играли свадьбу, Саша, единственная из моих знакомых, с полным на то основанием надела фату — символ невинности. С белой завистью я смотрела на белое убранство Саши и думала, что вот это правильно, что и дальше у них всё будет складываться правильно. Но что-то не сошлось в ответе.

В вагоне-ресторане не пахло подгорелым луком и вечной солянкой, крутобёдрые официантки в кружевных передничках деловито не сновали по проходу, отслеживая на бегу степень опьянения клиентов и автоматически прикидывая уровень обсчёта. Было прохладно и тихо. Смазливый паренёк принялся меня обслуживать едва я села за незанятый столик. Дивны твои дела, Господи! Чтобы на нашей железной дороге — и такой изысканный сервис...

Я уже приступила к трапезе, когда рядом прозвучало:

— Разрешите подсесть за ваш столик?

Не поднимая головы от тарелки, я увидела крупную мужскую руку с часами от Картье на запястье. Они были в том стальном корпусе, что в полтора раза дороже золотого. Понятно: благородная простота. Рядом свободный столик, так нет, этому зубру сюда надо, подумала я, раздражаясь. Решил скрасить дорожную скуку небольшим приключением. Хорошо хотя бы, что «подсесть», а не «присесть»

Я кивнула, пробормотав что-то нечленораздельное.

— Приятного аппетита. — Зубр уселся напротив и, несмотря на нарочито плохо скрываемое мной недовольство,

продолжал говорить во вполне доброжелательном тоне.

Я уже знала, что увижу перед собой. Да, это тот самый размерчик, тот же мужской тип, к которому относился мужчина моей жизни. И это было худшее из того, что со мной могло приключиться в дороге. Они не имели права походить на него! Это фальсификаты! В их глазах вместе с умом и проницательностью мелькают хитрость и желание раскусить собеседника, нащупать его главную кнопку. Ничего этого не было у моего мужчины. Интерес, любопытство к людям — да, но в сочетании с внутренней деликатностью они несли заряд иной, нежели у всех его ныне живущих аналогов. А Зубр со своей абсолютно лысой головой, сочетанием жёстких черт лица и мягкого взгляда претендовал на особенное сходство с ним. Мерзавец!

— Далеко едете? — Зубру зачем-то было нужно, во что бы то ни стало втянуть меня в беседу.

— В Новосибирск. — Не отвечать же «далеко» или как-то в этом духе. Хамить не хотелось ещё сильнее, чем разговаривать.

— О, как далеко! Боитесь летать самолётом?

— Нет, не боюсь. Как раз наоборот, проблема с поездами.

— И вы решили её преодолеть?

— Что-то в этом роде.

— А в Новосибирске — там у вас дела, или..?

— Или. — Перебила я Зубра. Запас моей толерантности к незваному собеседнику, кажется, иссякал.

— А в дороге, стало быть, решили разобраться со своими чувствами. Не получится. Я тоже как-то пробовал. Фокус в том, что российские поезда ходят по кругу. Вы думали, что поедете по Транссибирской магистрали, прямой как учительская указка. Но, знаете, именно таким образом можно вернее всего попасть в замкнутый цикл, из которого не так просто вырваться. Так что будьте осторожны. Особенно с воспоминаниями. Они и в самом деле могут ожить на кольцевой железной дороге. С бороздки на бороздку, и музыка зазвучит. Виниловые пластинки помните ещё? — Зубр не улыбался, в его глазах не было насмешки.

— Возможно, именно это мне нужно — чтобы ожили на железной дороге.

— Заметили, сколько звука «ж» получилось в одной фразе? Тревож-житесь. И правильно делаете — прошлому лучше оставаться в прошлом. — Собеседник продолжал говорить с абсолютно серьёзным выражением лица.

— Люди сумасшедшие деньги платят психоаналитикам, чтобы вытащить из подсознания болезненные воспоминания. Даже специальный термин на этот счёт придуман — катарсис.

— К счастью, у психоаналитиков это дело редко получается.

— Почему к счастью? — Я как-то подзабыла, что ещё совсем недавно хотела избежать разговора с Зубром.

— Время заносит пеплом наши болевые точки, но они не лежат под спудом без дела, они работают: предостерегают, обостряют наше внимание в определённых местах. Вот вы, например, насторожились при моём появлении, а ведь, не зная меня, не видя ещё даже, на рациональном уровне не имели оснований для этого. Значит, это сработал болезненный опыт. Так оно и хорошо, когда что-то неявное принуждает нас быть бдительными.