Железная дорога
Шрифт:
Время от времени он покупал еду, это правда. Пережив голодные времена, я стала трепетно относиться к съестному. Теперь уже ни хвостика колбаски, ни кусочка сыра не заваливалось у меня в холодильнике. Не хватало ещё мужика своими продуктами кормить! Но при этом я категорически пресекала попытки Четвёртого приобретать какие-либо вещи в дом — вначале нужно было определиться с отношениями.
— А хоть чем, да попользовалась. — Невнятно сформулировал свою мысль Виктор, и продолжил уже совсем вне логики: — Думаешь, я поверил, что ты от золотого болванчика, которого Добрым Дядей называешь, сама отказалась?
— Не трогай
— Уйду, уйду, не волнуйся. Только сначала уничтожу память о себе. — С этими загадочными словами Четвёртый вышел из комнаты и тут же вернулся, держа в руках молоток. Он двигался в направлении аквариума, а я, догадавшись, что он собирается сделать, кричала:
— Не смей! Я оплачу, остановись! Дети...
Он взмахнул молотком, раздался жуткий грохот, хлынула вода, увлекая за собой аквариумную живность.
Шум разбудил детей, они стояли в проёме двери и с ужасом смотрели на трепыхающихся на полу рыбок. Алёша притащил ведро с водой, мы с детьми, стоя на коленях, собирали в ладони рыбок и опускали их ведро. «Ты плохой! Уходи! » — Прорыдала Лизочка, и Четвёртый пошёл к выходу, не глядя под ноги и наступая на рыбок.
На следующее утро я проснулась от громкого Лизиного плача. Она встала первой и сразу же побежала проверять, как наши рыбки освоились в ведре. А они плавали кверху брюшками. То ли вода из-под крана, а не отстоянная, как обычно, сделала это смертоубийственное дело, то ли остатки моющего средства на дне ведра.
К вечеру того же дня Лизочка заходилась в кашле и синела от удушья. Нас отбросило к самым мрачным временам, когда приступы продолжались полночи, да и днём они протекали не намного легче. Работать, я, разумеется, опять не могла, и перспективы на этот счёт были самыми неопределёнными.
Пережить два в одном флаконе по второму разу — и ужасы Лизиной болезни, и нищету — я не чувствовала себя в состоянии. Нужно было искать нестандартное решение. Одно из них: сдать квартиру, уехать в Новосибирск и отсиживаться там до тех пор, пока болезнь отступит и позволит мне возобновить работу. О сочувствии ко мне или даже к Лизочке со стороны родителей и сестры в тот период говорить не приходилось, но на их минимальную помощь, хотя бы в том, что касалось Алёшки, я всё же рассчитывала. Жутко не хотелось натыкаться на суровые взгляды родни, но пропасть вместе с детьми не хотелось ещё сильнее.
Четвёртый помог мне в принятии решения сделать два шага назад — в направлении Новосибирска. Однажды он неожиданно заявился к нам. Вначале я решила, что он пришёл, чтобы, наконец, забрать чемодан с дорожным набором временного мужа, давно уже поджидавший своего часа в прихожей.
Но, как тут же выяснлось, я недооценила экс-претендента на мою руку. Он стоял на пороге с большой сумкой в руках. Величина баула не удивляла: Четвёртый всегда тяготел к гигантомании, удивило содержание. Из сумки на свет была извлечена норковая шуба, лишь немного не дотягивающая до качества тех мехов, что я носила в лучшие времена.
— Это очень кстати. — Сказала я и, благосклонно приняв подношение,
Вскоре я вернулась уже без шубы и объяснила:
— Соседи снизу, которых ты залил, предъявили мне такой счёт, который я не смогла бы оплатить, не продавая квартиры. На это я, разумеется, не пошла бы, поэтому готовила заявление в суд — с тем, чтобы переадресовать счёт тебе. Для этого я уже и заявление в милицию написала. О намеренной порче моего и чужого имущества. Теперь заявление заберу — шуба утешила соседей.
— Ты написала на меня в ментовку? А ты подумала о том, что мне срок могли впаять?
— Нет, не подумала, и не собиралась думать. Это ты должен был думать, чем для тебя могла обернуться та дикая выходка. Мне и без этого есть, о чём думать: о том, например, что из-за тебя Лизочка опять сильно больна, и, стало быть, у меня опять нет и долгое время не будет средств к существованию. Ещё я думаю о том, что никого нет опаснее неповзрослевших людей — они не в состоянии оценивать последствия своих поступков. Это я о тебе, если не догадался. Всё, уходи. Признаться, мне совсем бы не хотелось видеть тебя впредь. — Я с трудом, но удерживала корректный тон.
— А как же дети? Ты ведь говорила, что я с ними буду общаться. — Четвёртый едва не плакал, у него дрожали губы.
И тут в прихожую вышли Алёша, пинающий перед собой коробку подаренного Виктором набора «Лего», и Лизочка, исхудавшая и бледная, волочившая по полу огромного симпатягу-льва. Сложив, к моему изумлению, всё это богатство у ног Четвёртого, они, так и не поздоровавшись с ним, вернулись в комнату.
— Это, как ты, наверное, догадался, ответ. Тебе не удалось заставить их поверить, что ты им нужен. Дети поняли, что это они нужны в твоей жизни, чтобы она получила подобие осмысленности. Но они не средство, они живые дети, им нужны живые чувства. Дети всегда их улавливают, даже если взрослые никак внешне это не проявляют. А ты с ними только играл. Вот в этом и заключается неосознанная жестокость невзрослых взрослых. Впрочем, ты вряд ли меня поймёшь.
Четвёртый ушёл. Ушёл для того, чтобы начать длительную осаду. Он подкарауливал меня возле дома, умолял, просил прощения, плакал. Плакал он отвратительно, по-бабьи широко раскрыв рот; из носа у него при этом текло, а так как пользоваться носовым платком он и не думал, всё затекало в его разверзнутый рот, утыканный крепкими зубами.
Но утомительнее всего были его звонки. Он звонил по многу раз в день, принимаясь то плакать, то обвинять меня в том, что я настроила детей против него. Четвёртый не представлял жизни без моих детей, и это пугало.
Приехавшая в Москву Саша, которая в тот период переживала увлечение восточной философией, прокомментировала любовный терроризм Четвёртого следующим образом:
— Классический случай для иллюстрации положения «Нужно крепко думать, прежде чем спасать чью-то жизнь».
— Ты полагаешь, всё дело в этом? А дети ни при чём?
— Дети — прекрасная зацепка, и только. Буддисты говорят, что спасённый всегда внутренне убеждён в том, что спаситель до конца жизни несёт за него ответственность. Поэтому, как только спасёшь кого-то, нужно быстренько отходить на заранее подготовленные позиции, тщательно заметая за собой следы. А ты подпустила спасённого слишком близко, прям к телу, и теперь выход у тебя только один — бегство.