Железная хватка
Шрифт:
От каждого удара руку мне обжигало болью, а можете себе представить, что удары эти были не сильные, змей не убивали. Я и не собиралась. Мне нужно было их только не подпускать — и чтоб за спину не заползли. Размахнуться я могла градусов на сто восемьдесят, а то и меньше, поэтому, если они ко мне с тылу подберутся, тут-то мне и придет «каюк».
Сверху донесся шум. Посыпались песок и камешки.
— Помогите! — как закричу. — Я здесь, внизу! На помощь! — А сама думаю: «Слава Богу. Кто-то появился. Скоро меня вытащат из этой преисподней». На камень у меня перед носом что-то плюхнулось. Кровь. — Скорей! — кричу я. — Тут кругом змеи и скелеты!
Сверху
— А к весне, готов руку дать на отсечение, одним больше будет! Маленьким и тощим!
То был голос Тома Чейни! Недостаточно хорошо, стало быть, я его убила! Он, видать, склонился над краем, и кровь капала из его раненой головы.
— И как тебе там нравится? — с издевкой спрашивает он.
— Скинь мне веревку, Том! Ты ж не такой мерзавец, чтобы меня тут бросить!
— Так, говоришь, не нравится?
Тут наверху крик раздался, возня — и жуткий хруст: то приклад винтовки Кочета Когбёрна размозжил раненую голову Тома Чейни. Меня просто завалило камнями и пылью. Свет померк, и я увидела, что прямо на меня сверху несется что-то крупное — тело Тома Чейни. Я отклонилась назад как могла, чтобы меня не ударило, но все равно рухнул он в опасной близости.
Он упал прямо на скелет, сокрушив его собою и запорошив мне все лицо и глаза грязью, а озадаченные гремучки разлетелись во все стороны. Всю меня окружили, и я по ним заколотила с таким самозабвеньем, что тело мое провалилось в дыру. Всё!
Нет! Задержалась!Я шатко висела в воздухе, держась подмышкой за кость. Мимо лица моего полетели мыши — снизу, будто воробьи с кроны дерева на закате снялись. Над дырой теперь у меня оставались одна голова, левая рука и плечо. Я висела под очень неудобным углом. От моей тяжести кость прогибалась, и я молилась, чтоб она выдержала. Левая рука у меня затекла, я ею держалась изо всей силы, чтоб не упасть, поэтому от змей оберегаться не могла.
— Помогите! — кричу опять. — На помощь!
Сверху громыхнул голос Кочета. Исполнитель спрашивает:
— Ты как там, ничего?
— Нет! Плохо! Скорей!
— Я веревку тебе спускаю. Обвяжись под мышками и узел получше затяни!
— Я не смогу с веревкой! Надо спуститься и мне помочь! Скорей, я падаю! У меня на голове змеи!
— Держись! Держись! — раздался другой голос. То был Лабёф. Значит, техасец от удара оправился. Оба следопыта живы.
У меня на глазах две гремучие змеи впились зубами в лицо и шею Тома Чейни. Тело его было безжизненно и не противилось. Я, помню еще, подумала: «Какие негодяи — и в декабре кусаются, вот вам живое доказательство!» К моей руке приползла змейка поменьше, потерлась о кожу носом. Я руку чуть отодвинула, и змейка к ней опять приползла и опять носом потерлась. Потом еще ближе — и давай нижней челюстью меня по руке сверху гладить.
Краем глаза я видела, что на левом плече у меня устроилась еще одна змея. Вся бездвижная и вялая. И не поймешь толком, мертвая или просто уснула. Но как бы дело ни обстояло, я совсем не хотела, чтоб она там у меня сидела, и я начала на кости всем телом тихонько раскачиваться из стороны в сторону, как на перекладине. От этого движения змея перевернулась белым пузом вверх, я плечом дернула, и она скатилась во тьму куда-то вниз.
Тут меня и ужалило — и я увидела, как змейка откидывает голову от моей руки, а возле рта у нее янтарная капелька яда. Она меня укусила. Рука у меня и так почти вся онемела от неудобства положения, я ее почти что и не чувствовала. Слепень так ужалит.
Вот, гляжу, и Кочет спускается с веревкой, обвязанной вокруг пояса, — ногами в стены расщелины упирается и вниз такими большими яростными прыжками скачет, что меня опять камнями и пылью всю засыпало. Тяжело стукнулся о дно, и тут же мне показалось, что он делает все и сразу. Сгреб меня за шиворот одной рукой, прихватив и рубашку на загривке, и одним махом выдернул из дыры, а в то же время ногами змей разбрасывал и стрелял в них из револьвера, который носил на поясе. Грохот стоял оглушительный, у меня аж голова заболела.
Ноги меня не держали. Едва встать сумела.
Кочет говорит:
— Можешь за шею мне держаться?
— Да, попробую, — отвечаю я.
У него на лице были две темно-красные дырки, а под ними — засохшие струйки крови, туда ему дробью попало.
Он нагнулся и правую руку мою закинул себе на шею, а меня себе на спину навалил. Попробовал карабкаться по веревке, перебирая руками, а ногами отталкиваясь от стен, да только три таких рывка и сделал, а потом опять на дно упал. Мы вдвоем были слишком для него тяжелые. Правое плечо ему тоже пулей порвало, но я тогда этого еще не знала.
— Держись за мной! — говорит, а сам змей топчет и пинает, одновременно перезаряжая пистолет. Одна большая змея, прямо дедушка, обвила его сапог, и за это поплатилась головой — Кочет ее отстрелил.
Потом спрашивает:
— По веревке сама забраться сможешь?
— У меня рука сломана, — отвечаю, — и меня змея укусила.
Он на мою руку посмотрел, достал свой шотландский кинжал и это место разрезал — сделал насечку. Выдавил из ранки кровь, вытащил кисет и торопливо нажеван курительного табаку, а потом в ранку втер, чтобы яд вытянуло.
После чего сделал петлю из веревки, под мышками у меня пропустил и затянул потуже. И техасцу наверх кричит:
— Вынимай веревку, Лабёф! С Мэтти плохо! Подтягивай ее к себе, только постепенно! Ты меня слышишь?
Лабёф отвечает:
— Сделаю, что смогу!
Веревка натянулась и меня на цыпочки подняла.
— Тяни! — орет Кочет. — Девчонку змея ужалила! Тащи! — Но Лабёф не мог — слишком ослаб от раненой руки и разбитой головы.
— Без толку! — говорит. — Я с лошадью попробую.
Через несколько минут присобачил веревку к мустангу.
— Я готов! — кричит вниз. — Держись хорошенько!
— Давай! — отвечает Кочет.
Он петлей и себе пояс обхватил и еще на раз сверху обмотал. Другой рукой меня держит. И тут нас в воздух вздернуло. Вот теперь сила появилась! Двигались наверх мы рывками. Кочет от стен ногами отталкивался, чтоб нас зазубринами не подрало. Но немножко все равно поцарапались.
Солнце и синее небо! Я так ослабла, что легла на землю и говорить не могла. Только моргаю, чтобы глаза привыкли к яркому свету, вижу: Лабёф сидит, окровавленную голову руками обхватил, дух переводит — трудно было лошадь погонять. А потом и лошадь я увидела — то был Малыш-Черныш! Неказистая рабочая лошадка нас спасла! И у меня первая мысль: «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла». [91]
91
Мф. 21: 42.