Железная леди

Дуглас Кэрол Нельсон

Тем не менее в тот веселый зеленый июньский день в Нёйи Ирен представляла собой ходячую палитру осенних цветов тех же теплых оттенков, что и хорошо заваренный чай.

Она взяла чашку кофе, которую мгновенно подала ей Софи, добавила туда немного густых сливок и небрежно размешала напиток первым попавшимся столовым прибором – вилкой. Если бы европейские оперные дивы могли видеть, как Ирен ест все, что пожелает, они не ограничились бы подсыпанием толченого стекла в ее банку румян – подобное случилось однажды в ее костюмерной в «Ла Скала».

– Ну, мои

дорогие, – Ирен радостно смотрела то на Годфри, то на меня, пытаясь определить настроение обоих, – вы сравнили свои впечатления о состоянии нашего пациента? Что скажете?

– Что ты совсем не похожа на человека, который бодрствовал половину ночи, – язвительно ответила я. Сама я почти совсем не спала от переживаний, после того как сбежала из комнаты больного и ковырялась в последовавшем за тем обеде под пристальным испытующим взглядом подруги.

Ирен улыбнулась:

– О, я провела без сна больше половины ночи, Нелл, но, в отличие от тебя, мне не пришлось беспокоиться о признаниях, которые должны последовать утром.

– Каких признаниях?

– Можешь начинать, – предложила она, отпивая обжигающий кофе с настоящей американской лихостью. – Раскрой нам тайну личности загорелого героя наверху.

– Почему ты решила, что Нелл его знает? – встрял Годфри.

– Почему ты называешь его героем? – одновременно спросила я.

Ее глаза сверкнули, и она поочередно оглядела нас с Годфри:

– Надо же, а мы раздражительны в это чудное утро. Я отвечу на ваши вопросы: Нелл и раньше знала этого мужчину, Годфри; она просто не могла его вспомнить до прошлого вечера. – Потом Ирен повернулась ко мне: – А что касается его геройства, то я нашла медаль, спрятанную у него в ботинке. Что ты скажешь на это?

Я отпила чаю, который остыл до чуть теплой мятной жижи:

– Какое облегчение, что у него хотя бы есть ботинки.

Ирен рассмеялась в полном восторге:

– Ты прекрасно справляешься с задачей, изображая непонимание, но по твоему поведению прошлым вечером я с уверенностью могу сказать, что тебя что-то взволновало. И разумеется, только прояснение личности больного заставило бы тебя побледнеть до оттенка белой гвоздики.

– Полагаю, он раскрыл тебе правду, когда ты бодрствовала у его постели прошлой ночью?

– Увы, нет. Он был столь же раздражающе неразговорчив на эту тему, как и ты сегодня.

– Возможно, это заговор, – предположил Годфри, – между нашей Нелл и таинственным незнакомцем с Востока.

– Вы парочка бесчувственных варваров, – заявила я, – раз проявляете такое любопытство в отношении человека, который, возможно, умирает от загадочным образом введенного яда.

– В шляпной булавке нет ничего загадочного, Нелл, – возразила Ирен. – И думаю, что яд, который был на ней, не смертелен для конкретно этой жертвы. Кроме того, – беспечно добавила она, стряхивая с салфетки крошки от выпечки, – ночью жар спал, и я надеюсь, сегодня утром наш гость будет в полном сознании.

Я не сдержалась и вскочила со стула:

– Почему ты сразу

не сказала? Нужно сообщить бедняге, где он оказался, чтобы он не впал в панику.

Теплая рука Ирен накрыла мой ледяной кулак, как чехол для чайника.

– Он не собирается впадать в панику. Он знает, что находится у друзей.

Я едва не спросила, как это возможно, но побоялась, что ответ мне не понравится. Итак, мы вернулись к завтраку – вернее, мои друзья к нему вернулись. У меня же внезапно пропал аппетит, как и вчера во время обеда.

– Думаю, я с ним знакома, – наконец признала я, – но он так сильно изменился…

– Вероятно, ты тоже, – произнесла Ирен почти утешительно.

– Я? Ничего подобного, уверена. В конце концов, это он меня узнал, а не наоборот.

– Хочешь рассказать нам о нем? – предложил Годфри.

– Предпочитаю, чтобы он сделал это сам, – твердо сказала я. – Он так сильно изменился, что я не смею строить догадки, как и почему все произошло.

– Какая жалость! – Ирен улыбнулась плотоядной улыбкой тигра. – Возможность строить догадки – одно из немногих по-настоящему творческих развлечений, оставшихся нам в нынешнее время. Мне нравятся сюжеты оперного масштаба. Очень не хотелось бы, чтобы наш гость разрушил все простой скучной правдой.

Мы закончили завтракать, каждый в свое время, и поднялись наверх, чтобы пообщаться с больным. Он лежал на постели, по-прежнему смуглый, но при этом бледный какой-то потусторонней бледностью. Похоже, схлынувший жар смыл с него также всю решимость.

Софи уже выполнила свою важную миссию – взбила повыше подушки, так что гость мог разговаривать с нами без неудобства. Несмотря на белоснежную ночную рубашку, которая была на нем, или же благодаря ей, его кожа выглядела еще темнее, хотя в глазах пропал неестественный болезненный блеск.

Он заговорил на великолепном, изысканном английском, пока остальные молча изучали его необычную внешность:

– Прошу прощения, что вам пришлось принять меня в своем доме. Служанка говорит, вы подобрали меня, когда я упал без сознания на мостовую рядом с собором Парижской Богоматери.

Ирен прервала его:

– То есть вы говорите и по-французски, поскольку наша служанка не знает английского.

Он уставился на мою подругу, удивленный столь напористым ответом на его первые слова извинения, но потом продолжил на языке этой страны:

– Да, мадам, я говорю по-французски. Но на любом языке я должен извиниться за то, что невольно воспользовался милосердием незнакомых людей. Не могу представить, что за слабость на меня накатила.

– Неужели? – В голосе Ирен не было и тени милосердия. – Ну-ну, сэр. Вы лукавите.

– Л-лукавлю?

– Что ж, как говорят в народе, вы попросту врете. Или, во всяком случае, намеренно вводите нас в заблуждение. Ведь раньше вы уже страдали от сильной лихорадки.

– Но не в этом климате, а гораздо южнее. Поэтому вы обвиняете меня в обмане, мадам? – Он скорее недоумевал, чем пытался оправдаться.