Железная маска Шлиссельбурга
Шрифт:
Данила Петрович чувствовал себя, как оглушенным от удара палкой по голове. Узник совершенно свободно говорил о таких вещах, о которых и помыслить было не то, что боязно — страшно. Надо было бы вскочить и зажать ему горло, но он не буйствовал, не сказывал поносных слов, в инструкциях на то указание имелось. Наоборот, весьма почтительно говорил как о государыне, так и о властях, о знатных родах, которых Рюриковичами называл, в память их общего предка.
— Я вырвусь из заточения и займу долженствующее место при ее величестве, среди придворных. Одно только неудобство — ста тысяч рублей в год, что будут выделять казна на мои нужды, здесь совершенно недостаточная сумма для блеска супруга
Данила Петрович потрясенно кивнул, не в силах промолвить и слова. Сказанное весьма походило на правду — недаром в инструкциях напрямую приказывалось выполнять многие требования арестанта, включая вздорные. Если бы тому захотелось посмотреть на живую крысу, пришлось бы ловить грызуна всем гарнизоном. Да, сумма в сто тысяч рублей ошеломительная для них с Чекиным, но многие аристократы имеют достояние многократно большее. По слухам тот же герцог Бирон обходился в миллион — царица Анна Иоанновна жаловала своего любимца. Да и с чином полковника измайловцев похоже на правду — большего Иоанну Антоновичу не светит — в двух других полках и Конной гвардии командиром являться сама императрица Екатерина Алексеевна. И тут промелькнула мысль:
«Для чего Иоанн Антонович нам все это так подробно рассказывает? Какое мы, оба его тюремщика, имеем отношение к нему, к его будущему как соправителя? Ведь он нам никогда не сможет простить всех тех насмешек, что мы над ним учинили?!»
— Дело в том, господа, что у меня не будет во дворце тех людей, которых я знаю, кому могу доверять. Таких я вижу только двоих перед собою — тебя, Даниила Петрович, и тебя, Лука Данилович. Да, между нами были сложности, но главное что я отметил — службу вы несете исправно, лишнего не допускаете, инструкцию помните и завсегда выполняете. Следовательно, вы надежны и никогда не подведете! Вот скажите, каково мне питание по инструкции положено?!
Иоанн Антонович обвел их строгим взором, давящим — капитан Власьев даже выпрямил спину. И тут же отчеканил намертво вбитыми в память строчками документа:
— «Арестанту пища определена в обед по пяти и в ужин по пяти же блюд, в каждый день вина по одной, полпива по шести бутылок, квасу потребное число».
Произнеся пункт инструкции, Власьев покраснел — вино и пиво они пили сами, узнику давали лишь изредка. Но Иоанн Антонович, словно не заметил конфуза, продолжил говорить тем же немного надменным, жестким и громким голосом:
— И главное — жизнь при дворе не только трудна, но и опасна. Здесь вы спокойно едите вместе со мной — значит, вы честны и постоянно показываете мне, что в пище нет яда. Потому в Петербурге, где много завистников, способных подбросить яд в пищу, вы будете есть прежде меня те блюда, которые буду, есть и я, но чуть попозже. Потому, если вас отравят у меня за столом, то вы спасете мне жизнь. Не беспокойтесь — о ваших семьях я лично позабочусь!
— Кхе-кхе…
— Гм, кхе-хр…
От слов Иоанна Антоновича Власьев подавился куском мяса, который пытался прожевать. А вот поручику Чекину пришлось гораздо хуже — лицо побагровело, он был не в силах произнести ни слова. Только выпученные глаза страдали со слезами, что текли по багровым щекам, да изо рта торчала большая куриная косточка.
— Ух, гхм… Благодарствую…
Данила Петрович осекся, но очень быстро сообразил, что к чему, ударил сослуживца по спине — кость вылетала на стол, ударившись о тарелку. А Власьеву в голову пришла холодная и расчетливая мысль:
«Так
— Много жалования в год положить не смогу, — голос Ивана Антоновича прозвучал глухо, — но две тысячи получать будете, и корм со стола, и одежду. Потом, если денег будет много, буду прибавлять жалования!
«Правду говорит, не обманывает. Иначе бы сулил златые горы», — пронеслась в голове радостная мысль…
Глава 18
«С вчерашнего вечера проигранную позицию отыграл. Все же против меня не опера или следаки, а они в Тайной экспедиции хорошие, иначе бы Екатерина столько лет у власти не удержалась. Обычные тюремные надзиратели, умом не блещущие — иначе бы не здесь сидели, практически в заточении, а в столичном Петербурге работали. Так что будем считать, что мозги я им запудрил основательно».
Иван Антонович прошелся по камере — всего за два дня атмосфера в ней изменилась кардинально, причем в прямом смысле. Сразу после обеда появился служитель, судя по всему из гарнизонных, пожилых «инвалидов». Сейчас это слово имело совершенно иной смысл, чем в современной России — так назывались ветераны, негодные для войны в поле по состоянию здоровья или пожилого возраста, но вполне ограниченно пригодные для тихой гарнизонной службы. А как иначе — император Петр установил срок службы для солдат в 25 лет, так что к годам 35–40, взятый в молодом возрасте рекрут значительно терял силы и потому переводился в разряд «инвалидов» — доживать годы при деле и получая жалование, пусть небольшое.
Так и убиравшийся в камере ветеран кряхтел и сопел, слышалась отдышка, зачем то дважды стукнул кадушкой в отхожем месте, когда ее поставил после промывания в канале — а где еще такие вещи делать, ведь ворота не откроют и к озеру не выпустят.
«Удалось раскачать их на эмоции, в наше время такой прием женщины обожают применять, а мужчины на это ведутся. Простое, но эффективное действо, качание качелей. Ближе-дальше, холодно-горячо! Примитивная тактика, скажем так, но ведь работает. На «тайны мадридского двора» надзиратели «купились», боялись рта открыть. Предложение мое не приняли, но и не отвергли, а такое о многом говорит. Практичные мужики — предпочитают держать в руках синицу от Екатерины, чем журавля в небе от меня. Но это пока — глазки заблестели, когда услышали про жалование. Деньгами то неплохими поманил — майор в год вдвое меньше получает со всеми дополнительными выплатами. А тут еще содержание за счет хозяина — да жизнь при дворе, при принце-консорте!»
Никритин еле сдержал смех, когда припомнил, с каким серьезным видом рассказывал эту чушь. Прямо удовольствие работать сейчас мошенникам — слабость информационного поля делают людей восприимчивыми даже к самым экстравагантным идеям. Есть где порезвиться новоявленным «Остапам Бендерам» — одно для них плохо — грубые нравы здесь царствуют, и за «разводку», если попадешься, будут тебя бить долго и вдумчиво, пересчитывая все ребрышки крепкими кулаками.
«Мои «церберы» сейчас ничего предпринимать не будут, пока не получат четких инструкций, и, если сюда не прибудет человек от царицы, наделенный полномочиями. Мою версию они «скушали» — потому не станут дергаться — а вдруг это и есть шанс, что выпадает в жизни один раз. В то же время привлечь их к заговору я не смогу — не склонны они к риску в любой его форме, и не будут ставить на разыгранную карту последний целковый. Так что такая позиция надзирателей меня полностью устраивает — в ночь на пятое я буду свободен!