Железная маска Шлиссельбурга
Шрифт:
Мирович пристально посмотрел на Осипова — то отнесся равнодушно к известию, только глаз продолжал с хитрецой прищуриваться. И подпоручик принялся его дожимать. Ведь в самом начале разговора капрал оставался единственным — тут Василий Яковлевич в этот раз не солгал, и сказал истинную правду — за две ночи он вовлек в заговор всех служивых из своей команды, начав с фурьера.
— Ты, Николай, один из немногих, кому наш шеф полка не успел рассказать о предстоящем деле — все остальные согласились силой оружия освободить законного императора. Вот тут лежат манифесты
— Неужели ты останешься в стороне, когда твои сослуживцы пойдут свершать благое дело? Как они к тебе отнесутся, представляешь? А что скажет государь, когда я ему доложу, что всего один из моей команды отказался его спасать из тюрьмы? Подумай и прикинь, что тебе тогда придется ожидать — ласки или таски?!
При последних словах Мировича, капрал чуть дернулся, видимо, довод с выбором пришелся ударом прямо в душу. И внутренне ликуя, Василий Яковлевич насел, тихо бросая слова, что камни в тихую гладь пруда. Капрал начал бледнеть лицом.
— Дворянства тебя лишать, крепостным волю дадут. И пусть у маменьки твоей всего одна семья — всех отберут. И усадьбу отпишут на казну — хотя там развалившийся домик, из которого даже крысы от голодухи сбежали. В первый раз дурня вижу, что от офицерского чина и нескольких тысяч рублей сам отказывается?! Причем, немке ты присягал неохотно — чего за нее цепляешься? Под пулю охраны попасть боишься?!
— Ты напраслину на меня не возводи — я под Цорндорфом с пруссаками дрался, и сегодня не забоюсь, — глухо произнес капрал. — Кто я такой, чтобы шефу полка Никите Ивановичу препоны чинить?! Приказу его, тайно сказанному, ослушником быть?
Мирович, сохраняя невозмутимость на лице, внутренне заликовал — мистификация полностью удалась!
Вот так он поодиночке и обрабатывал всю команду. Одним обещал офицерские чины и с немыслимой щедростью деньги — а чего на них скупится, чай казенные. Других стращал ужасными карами — тут немногие солдаты и все три капрала, будучи мелкопоместными дворянами или вообще без всяких владений, зачастую приходили в ужас от возможности лишится в одночасье сословных привилегий.
Да, они не вышли в офицеры по многим причинам — глупы и безынициативны одни, другие малограмотны, третьи провинились и стали «вечными» нижними чинами. Но все надеялись дослужить в армии спокойно и выйти в отставку прапорщиками, пусть с маленьким, но пенсионом. А ведь дворян бить палками и шпицрутенами не положено — но это по закону, а разве истинные властители его соблюдают?
А с солдатами дело выходило зачастую проще — тут надо было давить на дух полкового товарищества. Разве ты оставишь своих сослуживцев? Ты не пойдешь с ними выполнять приказ? Да ты знаешь, какая свинья ты, после отказа?! Ты ведь их бросил и предал, имя твое станет проклинаться, как Иуду, что предал Христа!
От последнего довода многие бледнели, и тут же соглашались пойти на освобождение Иоанна Антоновича — все же народ был православным, а воинскому люду давно известно на кого в бою надеяться нужно, но самому при этом не плошать.
— Тогда при мне целуй крест, что ни единым словом до вечера
— Клянусь! Тайну не выдам!
Капрал глухо произнес заветные для его командира слова, вытащил за гайтан нательный медный крестик и поцеловал его. Затем размашисто, по православному истово перекрестился.
— Приказывай, что делать мне нужно, господин подпоручик! Можешь на меня положиться — честно исполню!
— Через час в кордегардии встретимся — вы, капралы, и фурьер с вами! Там все обговорим тихо!
Капрал Осипов на эти слова только кивнул и вышел, тихо закрыв за собою тяжелую дверь. Василий Яковлевич в блаженстве прикрыл глаза от усталости физической и душевной. Вот так, действуя «кнутом и пряником», подпоручик Мирович вовлек в заговор всю свою воинскую команду, и теперь нужно воплощать замысел в жизнь…
— Так, господа, ровно через 12 часов мы освободим императора Иоанна Антоновича из заточения. План таков, смотрите, — Мирович развернул листок бумаги, на котором заранее нарисовал чертеж крепости. Ткнул пальцем на очерченный овалом плац:
— В это же время, как и вчера, начинаем проводить экзерцицию на плацу — сегодня она удивления не вызовет у коменданта. Каждое капральство выставит по два парных поста как обычно. Караульных предупредите — кто будет мешать, или кричать — брать под арест, невзирая на чин, а если что, то таких бить прикладами. Стрелять или колоть только в случае противности злостной, али за оружие хватятся.
Внимательно смотрящие на подпоручика капралы Андрея Кренева, Абакума Миронова и упрямца Николая Осипова — все трое наклоняют голову в знак согласия. Тут ведь дело простое — любое недовольство с хода пресекать нужно, чтоб заматню не вызвать.
— Со мною фурьер Лебедев — я буду учением командовать, и на ворота цитадели смотреть. Как только сигнал увижу — полотенце в бойнице Княжеской башни — барабанщик бьет «поход». Тогда царевы люди в «каземате секретном» ворота нам сразу отворят. Как только створки начнут открываться, бегом кидаемся в цитадель двумя капральствами. Осьмица Кренева идет к дому коменданта и берет под арест майора и его офицеров. Государь решит, что с ними делать сам!
Мирович остановился и посмотрел на подчиненных — те молча кивнули в знак согласия. Капралы люди бывалые, ими самые толковые и храбрые из солдат становятся — двумя дюжинами подчиненных нелегко командовать. Правда сейчас капральства уполовинены, рекрутов не хватает — обычное дело, после войны так и происходит.
— Без нужды не стрелять! И штыки в ход не пускать — нам проливать кровь русскую ни к чему. Там четверо наших караульных — они помогут. На рукава белые платки повяжут — узнаете их сразу. Абакум — твое капральство в башню кидается — по лестнице вверх до двери каземата. Если не будут пускать — тут оружием действуйте сразу. Там два офицера из Тайной экспедиции, у них приказ заколоть нашего царя в случае попытки его освобождения! А потому нужно действовать быстро! Офицеров этих бить без жалости, но взять живыми — государь хочет с ними перемолвиться, мучения свои припомнить, которыми его истязали.