Железная матка
Шрифт:
Сахмад разжал спекшиеся губы, хлебнул ароматной огненной жидкости, горло защипало, прочистилось, приятная теплота охватила желудок. Заверещал зуммер компьютерной связи. Полковник надвинул на глаз окуляр, щелкнул тумблером прибора, укрепленного на поясе, - включил прием кодированного АТВ-сигнала.
– Полковник Семенов на линии.
Черномор надел на голову гарнитуру аудио-связи, чтобы использовать микрофон, но мини-динамик не вставил, поберег разорванное ухо, из которого сочилась кровь. Пришлось включать громкую связь.
"Как дила, таварищ Симёнов?"
– Дела неважные, товарищ Командующий, - честно сказал полковник в микрофон-муху.
– Противник зубами держится за вторую линию укреплений. Несем большие потери, но атакуем.
"Ми панимаем, что арихмэтика атаки нэ на нашей стороне. Шесть к адному - такаво классическое саатношение патерь при штурме. И это еще минимум. Но ми также панимаем и то, что исконно русские зэмли Урала должны бить нашими. Как гаварил таварищ Ленин - это вапрос жизни и смэрти. Ви сагласни са мной и таварищем Лениным?"
– Согласен, товарищ Сталин.
"Ище бы ви нэ били сагласни... Харашё, ми паможим вам, хатя в данную минуту нас глушат глубинными бомбами. (И вправду из динамика доносились глухие разрывы, звуки падения каких-то предметов, скрежет металла и смачные матюки боцмана Погорелого, сидящего за штурвалом суперсубмарины, привязанным к креслу) Ждите, через питнадцать минут в ваш район прибудут два звэна "сапсанов". Наведите их на цель".
– Спасибо, товарищ Командующий. Теперь - кровь из носа, но крепость Сен-Жань будет наша!
"Надэюсь, - усталым голосом попрощался Верховный.
– А если что, галавой атвэтишь, палковник".
Черномор отключил связь и вновь, уже с жадностью, хлебнул коньяку из горла. Вытер губы тыльной стороной ладони, поперек лица пролегла грязная полоса.
– Ждем "сапсанов", лейтенант, - хлопнул по плечу подчиненного полковник Семенов, и, дохнув жарким коньячным духом, принужденно рассмеялся: - Теперь мы зададим жару косоглазым!
Сахмад легко представил, как глубоко под водой открываются палубные спецлюки субмарины и через них, окутанные серебристым облаком пузырьков, всплывают на поверхность ныряющие штурмовики "сапсаны". Они разгоняются еще под водой, выскакивают на поверхность, глиссируют, расправляют крылья и, включив форсаж, взлетают. Опережая грохот и вой собственных двигателей, несутся по небу эти грозные посланцы бога войны.
Энтузиазм Черномора быстро выдохся. Он закрыл глаза, отрешенно привалился к замшелому валуну. Возможно, ему стало худо из-за ранения, возможно, не таким уж пустячным оно было.
– Иван Николаевич, может, вызвать "вертушку" или "альбатрос". Отправим вас в тыл?..
– Нет у нас тыла, лейтенант, везде фронт.
– В Китеж...
– Меня, значит, в тыл, а ты при мне провожатым, да?
–
– А как ТЫ мог подумать, что я брошу пацанов?!!
– Я же не в том смысле. Я думал...
– И не думай... Кто полком будет командовать?.. У нас одно задание: взять Сен-Жань или сдохнуть!
– Да нет никакого полка морской пехоты, - зло сказал Сахмад.
– Остались от него жалкие крохи...
– Значит, будем воевать крохами, - твердо произнес полковник - Ведь мы же русские люди!
И опять присосался к горлышку. Отшвырнув пустую фляжку, он вытащил из расщелины кем-то брошенный тяжелый "гамаюн", про который морпехи говорят: "Когда поет "гамаюн", враг бежит в гальюн", передернул затвор, поднялся во весь рост и запел-заорал хриплым голосом: "Малая земляяяя! Герррройская земля!!. Смертью презирая смееерть!!!"
Реактивные термитные пули, выпущенные им на волю, понеслись в темноту, туда, где вспыхивали звездочки стреляющего оружия врага. И там разыгрался огненный смерч.
– Так точно!
– ответил Сахмад, тоже поднял оружие, направил его в сторону неприятеля. Тонкая рубиновая спица лазерного прицела проткнула султаны дыма. Припав глазом к монокуляру автоматической винтовки, лейтенант Измаилов стал выискивать перекрестием оптики, кого бы вычеркнуть из списка живых, покуда его самого еще не вычеркнули.
И тут прилетели "сапсаны" и стали работать. Земля вздыбилась, и началось светопреставление.
ЭПИЛОГ
Нет, не будет счастливого конца у этой повести, хотя я всей душой тщился подвести её к мажорному финалу. Но у жизни свои законы, свои сценические задумки и свой, разумеется естественный, отбор. Из всего полка морской пехоты уцелел лишь я один. Остальные приняли смерть, как настоящие воины, с оружием в руках, когда защищали крепость Сен-Жань. Мы ее все-таки взяли! И удерживали девять дней от натиска все прибывающих сил противника. Девять проклятых дней - без капли воды и крошки жратвы. Контуженный, я очнулся в плену. Меня не прикончили сразу только потому, что в бреду я говорил на родном наречии, не по-русски. Когда я вылечился, меня отправили на каторжные работы. Через шесть лет меня освободили и отдали на произвол судьбы.
Прошли-пролетели, "сапсанами" просвистели быстрые долгие годы, полвека минуло, и вот уж мне скоро исполнится... Впрочем, это такая малость по сравнению с Вечностью, что об этом не стоит говорить. Я долго прожил в буддийском монастыре "Шанго", что по-китайски означает "хорошо". К старости потянуло на места былых боев. Первые пять лет, после битвы при Сен-Жане, в подремонтированной крепости стоял их гарнизон. Потом военные ушли, крепость над морем окончательно обветшала, заросла мхом и травой забвения. Никому теперь не нужны были эти руины, эти камни, щедро политые кровью с обеих сторон, - никому, кроме как мне, приблудному старику, отягощенному комплексом вины.