Железный дождь
Шрифт:
Сократилин свернул с дороги в обгоревший сад, сломал чудом уцелевшее прясло забора, растоптал жухлый малинник и покатил по усадьбе хутора. На краю овсяного поля стояла почерневшая ржаная скирда. Проезжая мимо скирды, Сократилин заметил в соломе ребро бочки. Он выскочил из машины, разгреб солому, понюхал.
– Бензин! – крикнул Богдан и, не раздумывая о том, чья это бочка и как она попала в скирду, покатил ее к машине. – Есть возможность заправиться, – сказал он.
– А как? Ничего у нас нет, ни ведра, ни кружки.
Сократилин дико посмотрел на Могилкина.
– Было же ведро. Это… мятое,
– Там, в лесу, осталось.
– Ух ты, шляпа! – простонал Богдан и беспомощно оглянулся.
У скирды стояли рослый рыжебородый литовец и женщина с ребенком на руках. С обеих сторон держались за подол женщины красноголовые девочки.
– Что смотрите? – смущенно спросил Левцов и, не получив ответа, еще больше смутился. – Помогите! Дайте ведро – машину заправить!
Угрюмый взгляд литовца озадачил Сократилина. Но все же с помощью рук попытался объяснить рыжебородому, что им позарез надо ведро. Литовец посмотрел на жену, что-то ей сказал. Она заговорила быстро и возмущенно. Литовец махнул рукой и ушел за скирду. Вернулся он с ведром и сердито швырнул его к ногам Сократилина.
– Спасибо, – сказал Левцов.
Когда баки танка залили бензином, Сократилин отнес литовцу ведро, поклонился и протянул руку. Литовец что-то пробормотал в ответ.
Танк потащился по рыхлому овсяному полю. Овес набирал силу. Был он темно-зеленый, густой, шелковистый. Легкий ветерок гонял по нему серебристые волны. Сократилину, в душе крестьянину, давить посев несчастных погорельцев было так стыдно, что у него горели уши, и Богдан молил бога, чтоб поскорей это поле кончилось.
Наконец танк выехал на едва заметную полевую дорожку. Среди еще зеленых полей она стелилась пестрым половиком – так густо поросла она белой кашкой, золотистой медуницей, лиловым мышиным горошком и васильками. Ехать по такой дорожке было одно удовольствие не только «экипажу», но и самой «бэтэшке». Мотор не надрывался. Он, как старый ворчун, добродушно порыкивал. К сожалению, дорога скоро оборвалась на нраю кочковатого лога с выжженной солнцем сивой колючей травой. На дне лога в ярко-зеленом мхе копошился ручеек. Сократилин направил танк по течению ручейка. Почему? Да просто он не знал, куда ехать!
В небе уже, как челноки, сновали «мессершмитты». Стороной проплыли на бомбежку брюхатые «юнкерсы». Кочковатый лог пересекла дорога, тоже полевая, но хорошо накатанная. По ней перебрались через овражек и попали на луг. Пестрый, веселый, он цвел вовсю.
– Покосы здесь на ять! – воскликнул Могилкин.
Восторг Могилкина не тронул Левцова. Городской житель, он был совершенно равнодушен к красотам природы. Да к тому же ему было сейчас не до красот. Левцов усердно обгрызал кусок сала.
– Что ж ты обслюниваешь, как личную собственность? – обиженно сказал Могилкин.
– Не весь. С одного угла, – пробормотал Левцов, силясь укусить упругую, словно резиновый каблук, свинину.
За лугом «бэтэшка» нырнула в плотный, как стена, кустарник. Дорога здесь была такая, что, если б не искусство водителя, танк застрял бы в этом кустарнике на веки, вечные. Но, оказывается, это были только цветочки. Ягодки ждали впереди. Танк заехал в болото. Правда, дорогу по болоту литовцы вымостили бревнами. Бревна положили, не скрепив,
– Приехали с орехами, – мрачно пошутил Могилкин. Богдан вылез, из машины, измерил разрыв между бревнами.
– Не больше двадцати метров, – сказал он.
– Все, доездились, – усмехнулся Левцов. – Теперь полетим на аэроплане с пропеллером в кармане.
– Пешком никогда не поздно, – возразил Сократилин. Он не хотел бросать машину. Да теперь и стыдно было ее оставлять в болоте. Если бы Левцов или Могилкин спросили Сократилина: «Почему?», он сказал бы просто: «Пока нам с ней везет».
– Быстро перетаскивать бревна и подкладывать под гусеницы! – скомандовал Богдан. Левцов протяжно свистнул.
– Из болота тащить бегемота? А ну ее, старшина, к богу! Поехали на одиннадцатом. У нас автомат, два пистолета.
«А может, в самом деле, пешком…» – подумал Сократилин и посмотрел на Могилкина:
– А ты что скажешь?
Могилкин пожал плечами, поймал на щеке слепня, не спеша раздавил его и наконец изрек свое мнение. Оно было и «за» и «против». Вначале Могилкин заявил, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, а потом – наоборот.
Сократилин укрепился в решении вытащить машину из болота.
– Можете убираться, если у вас хватит совести бросить меня здесь одного. Где бы вы сейчас были, если б не танк? Гниды, вы, а не люди! – И, видя, что оскорбление не тронуло «экипаж», добавил: – Плоские гниды.
Могилкин с Левцовым стояли опустив головы. Их жрали слепни с комарами, но они даже не отмахивались. Сократилин притащил бревно, положил его перед машиной, вдавил в мох и стал каблуком загонять под гусеницу. Второе бревно приволок Могилкин. Когда Сократилин отправился за третьим, его остановил Левцов:
– Ладно, старшина, ты укладывай, а мы будем подтаскивать.
«Экипаж», чтоб загладить вину, работал остервенело. Могилкин вымазался в грязи с головы до пят. Мох у него торчал даже из ушей. Левцова одолели комары. Сократилину с Могилкиным тоже от них доставалось, но не так, как Левцову. Он комарам, видимо, нравился больше, и они тучей носились над ним. И когда они уже вылезли из болота, и машина бойко катила по молодому веселому березовому леску, усыпанному цветущей земляникой, Левцов все еще не мог успокоиться. Он ругал комаров, войну, себя и Сократилина с Могилкиным.
Остановились перекурить, малость подзаправиться, послушать, где гудит и ухает. Обкусали со всех сторон сало, покурили.
Гремело и ухало на северо-западе. А прямо и справа было так же тихо и мирно, как и в лесу. Доносилось постукивание дятла, тинькала синица, шлепала листьями беспокойная осина. Взлетел бекас и заверещал, как молодой ягненок.
– Вы думаете, это он горлом? – спросил Могилкин и сам же ответил: – Это он перьями. Перья у него такие.
Никто ему не возразил. Левцов вообще его не слушал. Раскинув ноги, он лежал на спине, пускал в небо сизые кольца дыма и блаженно жмурился. Искусанное комарами лицо теперь не чесалось. Оно слегка позуживало, как будто, его ласково щекотали. Сократилин думал: «Сколько теперь времени?» По его подсчетам, в болоте они проторчали часа два, а то и больше.