Железный Грааль
Шрифт:
Будь у моего щита острая, заточенная кромка, воина разрубило бы пополам – с такой силой метнул юный Кимон тяжелый овал крытых бронзой деревянных пластин.
Он в кувырке вернулся на колесницу, страшный, залитый кровью, струившейся из рассеченной щеки. В глазах стояли слезы, он выкрикивал:
– Разбиты! Мы разбиты! Отец станет стыдиться меня.
– Не разбиты! Просто отступаем. Отец будет гордиться тобой!
Я развернул коней и погнал их сквозь высокую траву. Всего одиннадцать человек из нашего войска, верхом на конях или бегом, бросились
За первыми деревьями рощи мы оказались в безопасности. Но Кимон растерянно и беспомощно оглядывался: его советчик, мудрый молодой Ларен, лежал порубленный на той самой земле, на которую положили когда-то новорожденного Кимона, чтобы он узрел звезды над родным домом, прежде чем отослать ребенка к приемным родителям клана корнови. Он стоял в тени, угрюмо глядя на равнину, над которой уже начали собираться вороны.
– Отец станет стыдиться меня, – тихо повторил он и резко добавил, не дав мне вставить слова: – И не разубеждай меня. Плохой это был день для всех нас!
– Хуже – для тех, кто остался на копьях. Но твои кости не белеют под небом.
Он не слушал утешений, мрачно уставившись на головы, выставленные над Бычьими воротами.
– Я был не прав. Это моей голове следовало таращиться с копья. Права была Мунда!
Мунда? Значит, она говорила и с братом? Я спросил Кимона, что сказала ему сестра.
– Выждать время. Собраться с силами. – Он оглянулся на меня, в глазах его стояло отчаяние. – Я должен теперь предложить себя в заложники, Мерлин… но пока Урта не вернулся, я не могу! Нет, я не боюсь. Но отцу понадобится сын, когда он вернется из своей Греции. Разве не так?
– Так. – Это было все, что я мог сказать мальчику.
Добрые боги, на моих глазах этот хрупкий юнец совершил подвиг, каких не совершали всадники и щитоносцы на Фермопилах! Если бы враг наш принадлежал к живущим, честь требовала бы от него теперь предложить себя в заложники, хотя, по правде сказать, он был еще слишком молод. Никогда не брали в заложники детей правителя, не закончивших срок пребывания в приемной семье. Убить такого было можно, но взять в заложники – нет.
Однако все это были праздные умствования. Мы сражались с Мертвыми, и немалой победой было лишить их такой добычи, как сын правителя.
Оставив мучимого раскаянием Кимона одного, – мне казалось, что ему это будет на пользу, – я вернулся на равнину и смотрел, как мясники заканчивают свою работу. Я удивился, увидев рысцой подъезжающего ко мне предводителя всадников. Он ехал один, безоружный, закинув за спину щит и обнажив голову. Нерожденный, теперь в этом не было сомнений. Он предстал передо мной в облике средних лет своей будущей жизни – как видно, самого в ней богатого приключениями времени. Развернулся ко мне правым боком – в знак мирных намерений, полагаю.
– Кто ты? – окликнул он меня.
– Тот, кто старше белых костей,
– Мертвый, стало быть. И все же живой. Так мне кажется.
– А ты? Кто ты такой?
– Хороший вопрос, – засмеялся всадник. – Хотел бы я знать ответ. Но это мои места: я здешний. Этот холм я видел во сне. Не могу дождаться, пока займу его. Мальчику не будет вреда… от меня. У тебя есть имя?
– Такого, какое можно назвать, – нет. А ты? Ты получил имя?
– Порой мне кажется, да, а порой – нет. Это проклятие тех, кто ни там, ни здесь. Я не желал мальчику вреда…
– Это я знаю.
– Но есть другие. Их больше, чем нас. И все мы твердо решились остаться в этой крепости. Так что если хочешь сохранить кровь и мозг своего чудо-прыгуна, держи его отсюда подальше. Поверь, если он вернется, я сам нанесу смертельный удар. Пусть сердится, пусть краснеет. Пусть лучше кровь приливает к щекам, чем льется на траву. Я думаю, ты понимаешь. Ты видишь, что будет. Видишь кровь. Видишь пир воронов…
– Кто ты? – выкрикнул я, открывая глаза, но туман, отделявший меня от Страны Призраков, застилал зрение.
Еще не рожденный, но муж великой мощи; он сидел в седле своего горячего скакуна и в то же время скитался в лесах в поисках собственных ответов. В одном я был уверен: нам с незнакомцем суждено встретиться снова в его настоящей жизни.
– Кто ты? – снова прошептал я и по наклону его головы понял, что вопрос услышан.
– Не знаю, – последовал ответ после долгого молчания. – Мне не дано знать. Но в одном я уверен: гниль завелась в сердце страны за рекой. Там Отравленный, Несущий Смерть. Он берет пленников и внушает им, что они – повелители. А я не хочу быть среди них!
– Почему же ты среди них?
– Потому что я – пленник и верю, что я повелитель.
Он еще помедлил, испытывая тревогу на грани двух миров, двух состояний духа.
Потом проговорил шепотом, доступным только моему слуху:
– Мне снилось имя, незнакомое имя. Быть может, мое. Быть может, нет.
– Ты скажешь мне?
– Пендрагон. Звучит странно на мой слух. А на твой? И не скажешь ли ты мне теперь своего?
– Мерлин! – выкрикнул я. – Это всего лишь прозвище, но я ношу его дольше других.
– Это имя я запомню.
Он уже повернул коня и уезжал.
Я с облегчением увидел его спину – в его присутствии мне было неспокойно, – однако за доставленные им сведения я был от души благодарен. Итак, прилив, поднимающийся из Страны Призраков, не един в своих целях: разномыслие и вражда подтачивают его. Мы сами были тому свидетелями. Платой за это доказательство стала половина наших храбрых воинов, оставшихся гнить на равнине МэгКата.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРАВИТЕЛЯ