Железный Густав
Шрифт:
Старой служанке пришлось угостить их кофе со сдобной булкой. Профессор перерыл все ящики в поисках легких сигар, которые не повредили бы здоровью его юных собеседников. Он весьма озадачил Гофмана, сообщив ему задним числом, что в свое время прекрасно заметил, как абитуриент Гофман списывает экзаменационную работу со шпаргалки.
— Но я не хотел вас засыпать, Гофман. Это был последний ускоренный выпуск с весьма пониженными требованиями — на обычных испытаниях вы бы наверняка провалились. Вы всегда поленивались, Гофман!
Они даже все
Гофман и Хакендаль уходили вместе.
— Погоди, я тебя провожу, — сказал Гофман. — Где ты, собственно, живешь?
— Лучше я тебя провожу, — сказал Хакендаль. — Я располагаю временем.
— Что до этого, у меня его хоть отбавляй, — возразил Гофман. — Я, правда, уже два с половиной года как сдал экзамены на референдария, но это не имеет значения. Чтобы получить работу, придется, видно, подождать еще года два с половиной, если не все пять.
— Значит, и ты безработный?
— Само собой, а как ж иначе? И кого бы я ни встречал из наших, ни у кого работы нет. Огорчительно, сын мой, Хакендаль, три-четыре года протирать штаны за книжками, а в конечном итоге бить баклуши.
— Мне тоже четыре года пришлось протрубить в учениках.
— Но после этого ты все же работал! Мы так уверенно готовили себя к жизни и к ее трудам, а едва созрели для этих трудов, как их не стало. А как ты поживаешь? Ты уже муж и отец семейства? Хоть тут успел! Зато уж я…
— Это ты всегда наверстаешь.
— Ну что ты мелешь! Как это я наверстаю? Видишь эту сбрую, — и Гофман осторожно повел богатырскими плечами, заключенными в суконный футляр, — рекомендую: единственный мой костюм. Я надеваю его в торжественных случаях, таких, как визит к профессору Дегенеру, или когда хожу на «смотрины» — без особого успеха, разумеется. Что до старых брюк — моя родительница считает, что латать их уже не стоит!
— То же самое и у нас! — воскликнул Гейнц Хакендаль. Как ни грустно сознаться, его даже радовало, что у его ученого собрата те же невзгоды и разочарования.
— Вы хоть пособие получаете, — возразил Гофман. — Штаны у нас с тобой, примерно, в одинаковом состоянии, но мы все еще держимся за предрассудки… Отмечаться считаем ниже своего достоинства.
— У нас есть народ и с высшим образованием, — заметил Хакендаль.
— Охотно верю, но это — новаторы. Близок день, когда и мой благородный родитель заявит: больше на жратву не рассчитывай!
— Когда-то ты себе все иначе представлял, верно?
— Что представлял?..
— Ну, всю эту заваруху — наше житье-бытье!
— Еще бы… еще бы! Одно слово — дерьмо!
— Как есть дерьмо!
— Еще бы не дерьмо!
Некоторое время они забавлялись, перебрасываясь этим словечком. В их устах это было не фигуральное выражение, а самое доподлинное дерьмо.
Потом заговорили о своем старом учителе.
— Какой это с ним
— Разумеется, знаю. А ты нет? Прелестная история, в духе того же дерьма.
И Гофман рассказал Гейнцу, что профессор Дегенер, всегда чуждавшийся экспансивных изъявлений своих чувств, имел все же обыкновение в показанные дни вывешивать на балконе черно-бело-красный флаг. Балкон его, как часто бывает в больших городах, граничил с другим балконом, чей владелец черно-бело-красному предпочитал красный флаг…
Но поскольку вопрос, какие цвета предпочесть для германского флага, вызвал в рейхстаге немало бурь, стоивших жизни одному из правительств, и даже личное вмешательство престарелого Гинденбурга ни к чему не привело, ибо страсти разгорелись сверх меры и в драку был вовлечен весь немецкий народ — постольку сосед Дегенера не видел оснований, отчего бы ему не постоять за свой флаг. Вторгнувшись в чужие владения, он сорвал с профессорского балкона черно-бело-красный флаг и преломил древко о колено.
Профессор, хоть и ученый кабинетного толка, все же сохранил известную пылкость души; не придавая серьезного значения флагам, он, однако, такого поношения флагу снести не мог. Он тут же заменил сломанный новым и предусмотрительно залег в засаду…
Но старому учителю точно так же не положено опаздывать на занятия, как и самому юному его ученику. И когда профессор к полудню воротился из школы домой, он увидел, что его черно-бело-красный флаг не только исчез бесследно, но что на его месте развевается красное полотнище.
Профессор Дегенер не даром получил гуманистическое образование: он твердо верил, что и в самом дурном человеке заложено доброе зерно и что лаской и кротостью можно выманить его наружу. Он тщательно свернул красный флаг и переставил его на балкон соседа, а сам пошел покупать более приемлемый для себя флаг. А поскольку и он уже разгорячился, то и выбрал полотнище побольше, с более устойчивым и крепким древком. Этот флаг сломать было не так-то легко.
Возвратившись, он увидел, что у него снова развевается красный флаг, но на сей раз сосед стоял на своем балконе и мрачно поглядывал на профессора. До этой минуты профессор не удосужился подумать о виновнике этих беззаконий; теперь он увидел его воочию — это был рослый плечистый брюнет, с темными глазами.
— Простите! — сказал профессор учтиво и принялся развязывать бечевку, прикреплявшую флаг к решетке.
— Не трожь! — зарычал на него сосед. — Флаг останется тут!
— Ни в коем случае, — ответствовал профессор, продолжая возиться с бечевкой. — Я не разделяю ваших убеждений, и, следовательно, было бы ложью…
— Убери лапы! — гаркнул сосед. — Я не позволю срамить наш дом твоей паршивой тряпкой!
— Согласитесь, — сказал уже без обиняков профессор, — что нельзя навязывать другим свои взгляды. Это было бы идейным порабощением. И если вам действительно дорог ваш флаг…