Железный крест
Шрифт:
Ханс с улыбкой кивнул и последовал за Эриком в дом.
~~~
В первые минуты всем было не по себе. Сидели за кухонным столом и пытались справиться с волнением. Потом напряжение спало, и они заговорили с братом весело и свободно, как будто были знакомы всю жизнь.
Анна все еще не оправилась от шока, но и она уже начала посматривать на сидевшего напротив Йорана с нескрываемым интересом.
— А ты никогда не спрашивал про родителей? — Эрика привычно потянулась за ириской.
— Конечно спрашивал. И в то
— Да… — Эрика покосилась на Анну.
Она всегда чувствовала потребность защищать и оберегать младшую сестру и долго не решалась рассказать ей всю правду. Но потом осознала, что Анне в жизни пришлось куда труднее, чем ей самой, выложила всю историю и дала прочесть дневники матери.
Анна, по-видимому, поняла все правильно, и теперь они сидели вместе за столом, брат и две сестры… Это было странное ощущение, но иногда Эрике казалось, что все совершенно естественно. Может быть, это и вправду, как говорят… голос крови.
— Думаю, я немного опоздал проконтролировать, достойные ли у вас спутники жизни. — Йоран засмеялся и посмотрел на Дана и Патрика. — Стадию ухаживания я, к сожалению, пропустил, так что вам пришлось обойтись без мудрого руководства старшего брата.
— Что поделать! — Настала очередь следующей ириски «Думле».
— Я слышал, что взяли убийцу… Это правда, что им оказался его родной брат?
— Да. Он сидел и ждал в аэропорту, — кивнул Патрик. — Странно, он мог бы уже двадцать раз улететь, и мы бы его никогда не нашли. Но ребята говорят, что он словно бы только их и дожидался.
— Но почему? Братоубийство, знаете ли… — Дан положил руку на плечи Анны.
— Я точно не знаю… Сейчас они его допрашивают. — Патрик протянул Майе кусочек шоколада — та сидела на полу и играла с полученной от матери Йорана куклой.
— Да… Понять такое трудно, — сказал Йоран. — И почему он, убитый то есть, выплачивал отцу деньги на мое содержание, если на самом деле был мне вовсе не отец? Отцом был какой-то норвежец, если я правильно все понял.
— Да, ты понял все правильно. Твоего отца звали Ханс Улавсен… или, вернее, Ханс Вольф. У Эрика с мамой никогда не было ничего похожего на роман. Так что я тоже не совсем понимаю… — Эрика пожевала губами. — Может быть, допрос Акселя что-нибудь прояснит.
— Наверняка, — согласился Патрик.
Дан многозначительно прокашлялся, и все посмотрели на него. Он переглянулся с Анной, прося помощи, и та пришла на выручку.
— У нас тоже есть кое-какие новости.
— Это еще что за новости? — пошутила Эрика и отправила в рот третью ириску.
— Как бы сказать… В общем, у нас к весне будет ребенок.
— Вот это да! Вот это здорово! — взвизгнула Эрика и обежала стол, чтобы обнять сестру. — И как ты? Все нормально? Как себя чувствуешь?
— Спасибо, все хуже и хуже, — засмеялась Анна, отбиваясь. — Отвратительно себя чувствую. Но ведь, если помнишь, так же было с Адрианом. Скоро меня потянет на дешевые леденцы.
— Как
Перевела взгляд на Патрика и поняла, что он думает о том же. Эрика начала лихорадочно вспоминать — когда же у нее должны быть месячные? Она так увлеклась историей матери, что совсем об этом не думала… Точно! Две недели назад. Месячные должны были прийти две недели назад.
Она вновь обескураженно посмотрела на вазочку и услышала хохот Анны.
~~~
Фьельбака, 1945 год
Услышав голоса внизу, Аксель с трудом поднялся с кровати. Это вопрос многих месяцев, сказал ему врач, а может быть, и лет, прежде чем он окончательно придет в себя. И отец, когда он вчера появился, сказал то же самое. Но какое это было блаженство — вернуться домой. На какое-то мгновение ему показалось, что все те ужасы, которые он пережил, ему просто-напросто приснились. Но мать, увидев его, заплакала, и плач перешел в рыдания, когда она обняла его и сообразила, что этим причиняет ему боль. И это были не слезы радости — она поняла, что того смешливого, смелого до безрассудства Акселя больше нет и не будет никогда. И в глазах ее он увидел, что она оплакивает того, прежнего Акселя, но, конечно, счастлива, что хотя бы тень его опять с ней, под ее крылом.
Она не хотела ехать с отцом в гости, да еще с ночевкой, хотя это было запланировано давным-давно. Но отец понимал, что Акселю нужен покой, и настоял на своем.
— Сын уже дома, — сказал он. — У вас теперь сколько угодно времени. Пусть он отдохнет. Эрик же здесь, если что-то понадобится.
И она наконец сдалась. Аксель был рад остаться один. Ему требовалось привыкнуть к мысли, что он — это он, Аксель Франкель, а не заключенный номер такой-то.
Он повернулся правым ухом к двери и прислушался. Левое ухо не восстановится никогда, сказал отоларинголог. Собственно, это не было для Акселя новостью. В ту же секунду, как на него обрушился приклад винтовки, он почувствовал — что-то сломалось. И это поврежденное ухо, и эта глухота будут всегда напоминать ему об аде, через который он прошел.
Медленно, держась за перила, Аксель спустился в холл. Ноги были еще очень слабы, поэтому отец дал ему дедовскую трость — тяжелую, устойчивую трость с серебряным набалдашником. Странно — он был уверен, что хочет побыть в одиночестве, но вдруг его потянуло в общество.
Франц и Бритта сидели в креслах. Он удивился — они так и сидят, будто за это время ничего не произошло. Точно так же, как сидели, когда он в последний раз ушел из дома. Для них жизнь текла обычным порядком. Они не видели сложенных штабелями трупов, не видели, как твой товарищ, с которым ты только что разговаривал, валится на землю с пулей в затылке. Его разозлила эта несправедливость, но потом он вспомнил, что сам выбрал свой путь — никто не заставлял его подвергать себя опасности. Но все равно — в этом было что-то оскорбительное.