Железный марш

Мысловский Алексей

Глядя ей вслед, он закрыл лежавшую у него на коленях небольшую книгу с золотым обрезом. Затем наугад снова раскрыл ее и прочел то место, на которое упал его взгляд: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового…» Эта удивительная книга сама собою всегда открывалась на одной и той же странице.

Дочь, как и обещала, принесла ему шляпу — залихватский ковбойский стетсон, купленный когда-то в Голливуде. Заботливо покрыла им отцовскую седину. И, неодобрительно покосившись

на книгу в его руках, вернулась в дом, откуда доносился какой-то очередной местный шлягер.

Ну вот, только этой дурацкой шляпы не хватало ему для полного счастья. И без нее был похож на клоуна: в белых пляжных шортах до колен, в цветастой аляповатой майке с Микки Маусом. Эдакий юный петушок шестидесяти лет. А впрочем, какая разница? Здесь, в Америке, это не имело ровно никакого значения. Тем более что он безвыходно сидел на вилле у Маруськи и ее мужа. Как теперь говорят, расслаблялся в узком семейном кругу.

Пальмы над его головой мягко шелестели широкими листьями. В ярко-голубом небе ни облачка. И так практически круглый год. А ему все равно было тоскливо в этом подобии земного рая. Это чувство преследовало его всякий раз, как он сюда приезжал. Ничего особенного — обычная русская хандра. Плюс старость и философское настроение. Нет, лучше бы он поехал в Нормандию. Или в Швейцарию. Там, в одном из своих поместий, ему было бы куда сподручнее предаваться меланхолии, бродить вечерами по пустынным пляжам или по горам. И думать, что все суета.

Всякий раз, оказавшись в Америке, он невесть почему начинал тосковать. Должно быть, это присутствие Маргариты так на него действовало. Уж слишком она была похожа на покойную Веру. Любимую. Единственную. Незабываемую. Десять лет, как умерла, а он все тоскует. И была-то, в сущности, простая русская женщина. Ни красотою, ни умом особо не выделялась. А вот надо же — запала в душу намертво и не отпускает. Сколько у него с тех пор перебывало баб! Самых изысканных красавиц. Любых национальностей. От тринадцати лет и старше. Клялись ему в вечной любви. Дарили райские наслаждения. Только ни одна из них не пробудила в его душе ответного чувства. Потому что ни одной по большому счету не было до его души никакого дела. Одно слово: попользовались… А Вера — Вера всегда была с ним. Даже после смерти.

Здешняя жизнь его тоже порядком раздражала. Идеализировать Америку способен лишь тот, кто ее никогда не видел. А его этой сказочкой уже давно не обманешь. Нет, в Америке бы он жить не стал. Как бы Маруська его ни уговаривала. И вообще, приезжал сюда только ради внуков.

Оба родились здесь и незаметно превратились в настоящих американцев. По-английски чесали куда свободнее, чем на родном языке своего деда. Да и кто тут будет учить их великому и могучему, Маруська, что ли? Сама после иняза начала понемногу его забывать. Все переводы, все иностранцы. А когда вышла замуж за Фила и умотала сюда, так и подавно… Внуков только он называл их русскими именами: Николай, Евгения. А для родителей они были Ники и Дженни. Учились в частной школе с детьми здешних миллионеров. Одним словом, с младых ногтей впитывали эту чертову Америку. И ничего с этим уже не поделаешь.

Впрочем, на зятя ему было грех жаловаться. Одно слово, толковый парень. У нас бы в свое время такой наверняка пробился в ЦК, а сейчас по меньшей мере стал бы министром. С его помощью, разумеется. Но и здесь Фил тоже был не последним человеком. Преуспевающий адвокат. Хорошие связи в Вашингтоне. В друзьях сплошь сенаторы да конгрессмены. И сам откровенно метит в Капитолий. Беда только, по «ящику» очень уж любит красоваться. Хотя здесь скромность отнюдь не украшает человека. Наоборот, если не кричать о себе на всех углах,

никто тебя и не заметит. Нет, с Филом можно было иметь дело. А уж как он любил своего русского тестя! Величал не иначе как Дэди. Разве что на руках его не носил. И между прочим, совершенно искренне. Оно и понятно. Недаром Маруська была владелицей нескольких доходных предприятий как в Штатах, так и в старушке Европе. Не говоря уж о российских заводах. Да плюс недвижимость по всему миру. В общем, не оплошал Дэди. Сколотил доченьке достойное приданое. А для кого же еще стараться, для себя, что ли? Так ему, в сущности, ничего и не надо. Ибо сам он давно с горечью осознал, что все в этом мире только суета и томление духа…

Становилось жарко. Пора было вылезать из шезлонга и возвращаться в дом к его многочисленным круглосуточно работающим кондиционерам. Завалиться на диван. Почитать от скуки американские газеты. Потом нагрянет из школы малышня. И снова начнутся игры, веселая кутерьма в огромном бассейне… Одно несколько настораживало: из Питера уже давно не было никаких сообщений. А между тем он, улетая в Америку, строго-настрого наказал держать его в курсе событий. Мало ли какая петрушка могла приключиться за время его отсутствия? Что ж, если с ним не выйдут на связь до полудня, придется звонить самому. А пока можно было и почитать американские газеты…

— Папа, кажется, это тебя, — настороженно произнесла дочь, появившись снова, на сей раз с аппаратом спутниковой связи.

— Спасибо, родная, — кивнул он. А у самого неприятно захолонуло в груди. «Ну вот, накликал, на свою голову».

Поставив перед ним телефон, Маргарита не стала возвращаться в дом, но с затаенной тревогой наблюдала, как по мере разговора на глазах преображается лицо ее отца. Унылая маска скучающего старика в одночасье слетела с него, а под ней открылось жесткое, волевое лицо человека, привыкшего повелевать и распоряжаться судьбами, выражение, так хорошо знакомое ей еще по жизни в России.

— Что случилось, папа? — с беспокойством спросила она, когда он закончил разговор.

— Ничего, — сумрачно ответил он. И тотчас улыбнулся ей как ни в чем не бывало. — Ничего особенного…

Допытываться она, конечно, не стала. Все равно бы он ничего не сказал. Всю жизнь считал ее невинной дурочкой. Ну и пусть, если ему так удобнее. Но она-то знала, вернее, догадывалась, какими нешуточными делами ворочал он в этой проклятой России.

— Вот что, Маруся, — после минутного молчания задумчиво произнес он. — Сделай милость: позвони в «Люфтганзу» и закажи мне билет до Москвы через Франкфурт…

— Хорошо, папа. — Голос ее дрогнул. — А когда ты улетаешь? Сегодня?

Взяв дочь за руку, он нежно припал к ней жесткими губами.

«Господи, и рука-то совсем как у Веры…»

— Завтра, родная. Конечно, завтра… Ведь должен я напоследок поиграть с внуками?

Москва. Останкино

День

День был просто сумасшедший. Впрочем, как всегда. Но слава Богу, этот бесконечный день был уже на исходе.

Ника еще не вполне пришла в себя после вчерашней истории, как на нее обрушились новые проблемы. Разные люди непрестанно дергали ее по разным пустякам. Задавали вопросы. Ставили условия. Требовали немедленных решений. И снова она металась вся в мыле по бесконечным лабиринтам телецентра. Кого-то разыскивала. От кого-то пряталась. Отвечала на вездесущие звонки. Нарушив данное себе самой обещание, выкурила на лестнице две сигареты. Обалдела и вымоталась. И при этом еще успевала работать. Словом, обычный рабочий день в ее повседневном ритме.