Железный марш
Шрифт:
«Только через мой труп», — лаконично и безоговорочно ответил отец. Уж он-то как нельзя лучше знал подлинную цену подобного рода шпионской романтике. Ника пыталась возражать, приводила наивно неоспоримые доводы. Но отец был как кремень и ничего не желал слушать. Тогда она просто ушла из дома. А когда старик, поставив на уши всю милицию, вскоре ее нашел — больше месяца с ним не разговаривала. В результате, поразмыслив, Ника поступила на журфак МГУ, а Арсений Эдуардович лишний раз убедился, что своим воспитанием он оказал дочери медвежью услугу: у Ники был не по-женски твердый мужской характер. И оставалось только догадываться, какие проблемы это сулит ей в будущем…
Почему она поступила на журфак? Почему не в «заборостроительный» или в МГИМО? Почему не выскочила замуж
Учеба прошла как-то мимо нее. В этот период своей юности Ника открыто вольнодумствовала (благо наступили новые времена), крутила мимолетные романы, моталась по всевозможным тусовкам, успела выскочить замуж и развестись, словом, вела обычную студенческую жизнь, которая затем составляет основу будущих ностальгических воспоминаний. Шла перестройка. Нравы в университете и по стране в целом становились все либеральнее. Открыто критиковать власти стало модой. И все с нетерпением ждали: чем же это очередное потепление закончится?
Для Ники все едва не закончилось крахом на госэкзаменах, когда она ничтоже сумняшеся заявила преподавателю научного коммунизма, твердокаменному партийцу с полувековым стажем, что считает марксизм лженаукой, а партию — преступной организацией. На первый взгляд ничего крамольного в подобном заявлении не было. И в прессе, и по телевидению, и даже в Верховном Совете уже открыто звучали и более невозможные вещи. Но взбешенный экзаменатор влепил Нике единицу и с треском выгнал «наглую диссидентку» вон… Спас ее добрейший декан, всегда относившийся к Нике с симпатией. Чтобы не портить девушке диплом, он добился негласного превращения гордой единицы в заурядный трояк. При этом сама Ника даже гордилась своей выходкой.
А через месяц с небольшим грянул августовский путч. И были танки на улицах, и тревожные ночи у «Белого дома». И был трехцветный флаг, гордо реющий на ветру взамен опостылевшего красного, и головокружительная радость победы, хоть и непонятно, кого над кем. И вместе с научным коммунизмом навсегда канули в прошлое ее золотые студенческие годы. А Ника с новеньким дипломом пришла работать в Останкино, куда ее благополучно сосватал один из друзей. В ту пору она еще не знала, на что идет.
Начинать ей пришлось, как водится, девочкой на побегушках. И пришлось основательно посуетиться, прежде чем ее заметили и сделали ассистентом режиссера, с которым, увы, неизбежно пришлось переспать. Подобные предложения Ника впоследствии получала почти ежедневно. Ничего не поделаешь — природа не обделила ее внешними данными. Впрочем, довольно скоро она научилась добиваться от мужчин своего, избегая постели, и успешно пользовалась этим нелегким житейским опытом. Спустя три сумасшедших года, уже будучи сотрудницей частной телекомпании «Фокус», Ника сумела наконец пробить в эфир собственную телепередачу, которая неожиданно принесла ей широкую известность и настоящий зрительский успех. Так родился «Криминальный канал».
В это утро первым ей, как всегда, позвонил Левка Эпштейн, ее правая рука и верный ассистент, у которого, по его собственному признанию, мама была русская, а папа — настоящий одесский еврей. Каждый день он, как нарочно, будил ее в те самые минуты, когда Ника еще самозабвенно парила на крыльях сладкого утреннего сна, и своей картавой пулеметной скороговоркой безжалостно возвращал на грешную землю. Был он из той неутомимой породы людей, которые и днем и ночью непрестанно думают о работе. Впрочем, за это Ника его и держала.
Начинал Левка обыкновенно с места в карьер и за несколько секунд выстреливал столько информации, что разобраться в ней и на трезвую голову было нелегко, а тем более спросонья. По этой причине Ника вынуждена была выслушивать его снова и снова, прежде чем до нее постепенно доходил смысл сказанного, или, взглянув на часы, просто
Вот и теперь, едва его пулеметная лента иссякла, она машинально зевнула и первым делом полюбопытствовала: который час? Ага, половина седьмого. В сущности, со стороны Левки это было форменное издевательство. И Ника уже приоткрыла рот, чтобы недобрым словом помянуть его русскую маму заодно с папой-евреем, а затем отключить телефон, но Левка ее опередил, взволнованно протараторив свою коронную фразу:
— Старуха, я же говорю: это очень серьезно!
У него всегда и все было очень серьезно. Особенно посреди ночи. И смирившись с неизбежным, Ника приготовилась к очередному словесному расстрелу.
Как выяснилось, первая угроза исходила от аппаратной видеозаписи, где сегодня должны были состояться прогон и монтаж. Но все неожиданно «повисло на люстре», как выражалась Ника, потому что накануне, отказавшись от Левкиных услуг, она впопыхах неправильно оформила заявку, и теперь ее необходимо было переделывать. Кроме этого, в уже смонтированных сюжетах внезапно обнаружился брак по звуку, что тоже сулило лишние хлопоты. И, наконец, коварную подлянку подбросила видеотека, наотрез отказавшаяся сотрудничать с «Криминальным каналом», потому что Ника уже вторую неделю забывала вернуть в архив взятые ею кассеты (дай Бог еще вспомнить, куда она их подевала). Но главное заключалось в том, что директор программ, посмотрев их последнюю телепередачу, вдруг оказался крайне ею недоволен и вчера успел намылить Левке шею, а сегодня требовал Нику к себе на ковер.
— Я же говорил, старуха, это очень, очень серьезно!
— Ладно, Лелик, — нехотя выбираясь из постели, вздохнула Ника. — Я все поняла. Отбой…
Выходить на ковер и спарринговаться с начальством давно стало для Ники привычным делом. При всей своей популярности у зрителей «Криминальный канал» слыл наверху передачей весьма и весьма неблагонадежной, поскольку запросто вторгался туда, куда посторонним решительно не следовало совать свой нос. В противном случае он попросту не был бы «Криминальным каналом». И, прекрасно осознавая это, Ника всегда до последнего сражалась за свое детище. Она готова была терпеть любые унижения, выслушивать любые угрозы, давать любые обещания. Но ковер неизменно покидала непобежденной. В свою очередь, наверху ее до поры терпели, но явно не любили, не без оснований считая Нику человеком совершенно неуправляемым.
Не успела она встать на ноги, как телефон вновь призывно замурлыкал веселой музыкальной трелью. На сей раз это был Сашка Никитин, ее «верховный» продюсер, который, к слову сказать, никогда ей в такую рань не звонил, поскольку обыкновенно дрых до одиннадцати и лишь после полудня заявлялся на студию. Оказалось, накануне вечером он крепко надрался с какими-то фирмачами в «Метелице» да вдобавок вообразил, что с ним по старинке была и Ника. И теперь, томимый жесточайшим похмельем и беспамятством, Сашка ненавязчиво интересовался: не помнит ли она, куда он по пьянке задевал свой кейс? Разумеется, она не помнила. И в «Метелице» тоже с ним не была. И вообще, она с ним давно не спит, а отношения у них теперь сугубо официальные. Но как всякая милосердная женщина, Ника тотчас дала Никитину несколько полезных советов: во-первых, поскорее выпить «Алказельцер», а во-вторых, попытаться вспомнить, где он, собственно, провел эту ночь? Озадаченный, Никитин удивленно хмыкнул, рассеянно извинился и отправился вспоминать.
Следующий звонок, теперь уже по городской линии, раздался буквально через минуту, будто поджидал своей очереди. Но отвечать на него Ника не стала. Глухо чертыхнувшись, она решительно вырубила телефон и вслепую заковыляла в ванную.
Что же это за райское наслаждение — бодрящий холодный душ! Ника испытывала глубочайшее презрение к тем рахитичным неженкам, которые предпочитали надираться по утрам крепчайшим кофе в тщетной надежде, что это впрыснет необходимую свежесть в их мозги, вместо того чтобы просто заставить себя встать на несколько минут под ледяную воду. «В здоровом теле — здоровый дух», — с детства любил повторять ей отец. И вот уже много лет Ника ежедневно закаляла свое тело.