Железный занавес
Шрифт:
Как-то вечером пресвитер Козма сообщил Малоншичу, что сербское посольство вернулось из лагеря Василия и находится в Константинополе, откуда в самое ближайшее время отправится в Дуклю. Это заставило толмача быстро принять решение. В тот же вечер он тайно последовал за Филирой, чтобы наконец узнать, где она живет и чем занимается. К его удивлению, до места пришлось идти очень долго, и оказалось, что оно находится за пределами константинопольских стен. Почти в полночь, зайдя в корчму на берегу моря, где посетители, желавшие узнать будущее, тайно хлестали розгами статую Геракла и где продавалось семя, из которого вырастают крылья души, он, стоя в толпе народа за закрытыми на засов дверями, при свете свечей увидел ее фокусы с медведем. И обмер. Филира разделась и легла на коврик, а медведь, видимо хорошо обученный, подошел к ней, облизал ее грудь и, на глазах у всех присутствующих, лег на нее сверху. Он пахал и пахал, и наконец Андрия Хрс, не выдержав этого зрелища и сам себя не помня, схватил со стола нож, бросился вперед и, обезумев
— Послушай хорошенько, что я тебе скажу, добрый человек: ты молод, а я не могу иметь потомство. Но кто знает, скольких детей мне было суждено иметь от тебя. Я научу тебя спать с женщинами так, что потом, с кем бы ни свела тебя судьба, ты всегда будешь вспоминать мои уроки. У меня тяжелая кровь, такая же будет теперь и у тебя, и у твоего потомства, — таким образом, твои дети от других женщин будут отчасти и моими детьми.
Совершенно очевидно, что все старания Филиры не возымели бы никакого действия, не будь Андрия Хрс одарен крепкой памятью. И он запомнил все мелочи, все приемы, все особенности тех отношений, которые он поддерживал с Филирой в течение того года, который им было суждено провести вместе. И после того, как он расстался с пресвитером Козмой, отправившимся с сербскими посланниками на свой остров, и после того, как немного позже он расстался с Филирой, исчезнувшей в константинопольской толпе, Андрия Хрс одинаково хорошо помнил все выученное: как буквы и числа Козмы, так и примеры и уроки Филиры. Он помнил вкус ее языка и вкус рыбы и вина у нее во рту после ужина, помнил запах своего первого мужского пота и точное, им самим подсчитанное, число волос на ее голове и объединял в уме каждую лекцию по математике с прочитанной вслед за ней ночной лекцией Филиры. После уроков любви Филира всегда бросала в свою цитру монетку и, навсегда покидая Хрса, завещала цитру ему и его детям.
Оставшись один, Хрс женился, и в браке у него родился сын, которому он дал и свое имя, и свою фамилию, однако отцу постоянно казалось, что в характере и внешности сына, несмотря на схожесть с настоящей матерью, часто проступали черты и особенности той женщины, с которой он познакомился в «Корчме у семи грудей». А дело было в том, что необычный юноша унаследовал тяжелую кровь своей несостоявшейся матери и у него на шее, так же как и у его отца, вскоре появилось родимое пятно, которое часто кровоточило и медленно заживало.
Составлена главным образом на основании обвинений по делу о ереси, выдвинутых в 1077 году в Константинополе против Иоанна Итала, профессора Константинопольского университета, и его последователей.
Малоншича-младшего отдали учиться. В Константинопольском университете он был записан под именем Сербля , свидетельствующим о его происхождении. Его учителем стал реформатор столичного университета Михаил Пселл, а когда он отошел от дел, то его последователь — Иоанн Итал. По правде говоря, молодой Андрия Хрс не выбирал, что ему изучать. Сначала ему пришлось овладеть тривиумом, состоявшим из трех дисциплин: грамматики, риторики и диалектики, это было введением в теорию риторических стилей и тайн толкования языческих мифов Древней Греции на основании трудов Демосфена, Исократа, Аристида, Фукидида, Платона, Плутарха и Лисия. Затем он должен был посвятить себя квадривиуму, то есть изучить арифметику, геометрию, музыку и астрономию по произведениям Никомаха, Евклида, Диофанта и Феона из Смирны в области математики, Птолемея и Прокла по астрономии и трудам Аристоксена о музыке. В конце концов Андрия Хрс дошел до метафизики, основанной на логике Аристотеля. Находясь в опытных руках Иоанна Итала, Малоншич-младший полностью посвятил себя классическим наукам. Когда много лет спустя, в 1077 году, учение, которое Итал преподавал в Константинопольском университете, было признано еретическим, Сербля все еще считал себя его последователем и вместе с учителем был привлечен к ответственности. В царствование Михаила VII против Итала и его учеников было выдвинуто обвинение из девяти пунктов, но так как сам Итал два последних пункта отверг, то к рассмотрению были приняты семь, которых оказалось достаточно для обвинения в ереси. Константинопольскому профессору и его последователям ставилось в вину следующее:
1.
Что они пытались рационально истолковать воплощение и единство двух природ Христа, полагая, что человек должен выносить суждения на основании оценки своих возможностей, а не на основании оценки рассматриваемого предмета.
2.
Что они воскресили заблуждения языческих философов древности о человеческой душе, небесах, земле и земных тварях и требовали, чтобы человек сам определил то место в мире или в себе самом, с которого он исходит и на которое всегда возвращается и относительно которого всегда исчисляет всякую удаленность и все им самим сделанные
3.
Что они проповедовали переселение душ и, следовательно, отрицали бессмертие души и будущую (загробную) жизнь.
4.
Что они проповедовали вечность материи и идей.
5.
Что они ставили греческих философов и еретиков, осужденных на Седьмом Вселенском соборе, выше учения Отцов Церкви и святых.
6.
Что они отрицали и считали невозможными чудеса, соделанные Христом, Богородицей и святыми, или же объясняли их своими собственными аргументами, а мирские языческие книги (которые должно считать обычным средством образования) признавали источниками истины, к которой все остальное должно непосредственно или опосредованно сводиться.
7.
Что они усвоили идеи неоплатоников о существовании материи самой по себе и о ее воплощении в формы в соответствии с идеями — и, следовательно, отрицали ее полную зависимость от самостоятельного Творца — и утверждали, что после смерти люди воскреснут не в том теле, в котором они воплощены во время своей жизни на Земле, а в другом.
Когда обвинение было оглашено и философ вместе со своими учениками предстал перед патриархом Евстратием Гаридасом, произошло нечто неожиданное. Иоанн Итал спокойно выслушал все положения обвинения и признал их своим истинным учением, от которого он и не думает отрекаться. Процесс принял неожиданный оборот. Даже обвинитель, патриарх Гаридас, попал под влияние обвиняемых и их доктрины, а поскольку сам император Михаил VII и его брат Андроник были тайными поклонниками языческой эллинистической традиции, процесс против Итала возобновился только в 1082 году при новом императоре Алексее I Комнине. Тринадцатого марта того года, в день православного Воскресения, в присутствии профессора и его учеников доктрина Итала была всенародно предана анафеме: ему и его последователям строжайшим образом запрещались какие бы то ни было выступления или лекции публичного или частного характера, а сам Итал был надолго сослан в какой-то монастырь. Многие представители самых разных сфер византийского общества, люди, проникнутые университетским духом, продолжали находиться под влиянием идей изгнанного профессора и учения, уходившего корнями в язычество Древней Греции. Как свидетельствуют хроники того времени, некто по имени Сербля в знак протеста бросился в волны Босфора и воскликнул:
— Нептун, прими меня! [6]
Он оставил в Константинополе семью, перебравшуюся после его самоубийства в Дуклю, которой сам он никогда не видал и своим отечеством не считал, так же как не считал своей духовной родиной и христианскую греческую империю. Но, как говорили, такое было легче сделать Малоншичу родом из Дукли и его учителю, итальянцу из Калабрии, чем тем, кто и родился, и жил на территории Византии.
Как бы то ни было, в Дукле след Малоншичей теряется надолго, однако семьи, носящие такую фамилию, встречаются в XV веке в Боснии и Зете, в XVII веке — в Черногории, а с более поздних времен, да и по сей день, попадаются и в других местах.
6
О Сербле см.: . . Т. I А. П. 321.
Судьба Агаты Малоншич
Вот такая история лежала у моего дяди в его врачебном столе и вызывала большое недоумение. Но анализы крови, сделанные дядей адвокату Малоншичу и его дочери, не оставляли места недоумению — они свидетельствовали о наличии передающейся по наследству болезни дегенеративного характера, не представляющей реальной опасности ни для членов семьи, ни для их окружения. Таким образом, Агата могла спокойно идти в школу.
Мы познакомились с ней еще до этого, и я сразу обратил внимание на ее разноцветные губы (верхняя была красной, а нижняя скорее фиолетовой) и темные глаза под тенью волос. Она нравилась мне все больше и больше, и один раз, когда мы вместе играли, я почувствовал это особенно ясно. Она тогда спустила свои чулки и натянула их на ботинки, словно хотела их снять, не снимая обуви, потом неслышно подкралась ко мне сзади и закрыла мои глаза руками, и я тут же понял не только то, что это Агата, но и то, что с этого момента я всегда буду чувствовать, как она приближается ко мне, независимо от того, натянуты у нее на ботинки чулки или нет. Я и сегодня помню «ключ к разгадке снов», который она с наивной доверчивостью открыла мне по секрету.
«Сны, которые снятся с четырех часов ночи до утра, — говорила Агата, — сбываются или через десять дней, или через десять месяцев, или через год. Сны, которые снятся от полуночи или от полудня до трех часов, обычно сбываются на третий, четвертый или пятый год…»
Однако мое чувство привязанности к Агате пропало — внезапно и странным образом. Однажды я случайно увидел, как Агата ссорилась с одной своей подружкой. В разгар ссоры, которая, однако, не мешала продолжать игру, девочка подбежала к Агате и залепила ей пощечину. Голова Агаты, получившей пощечину на бегу, откинулась в сторону, и я увидел, что от этого резкого движения волосы попали ей в рот, а родинка на лице от удара стала кровоточить. Начиная с этого момента — после случая, не имевшего ко мне никакого отношения, — Агата раз и навсегда перестала мне нравиться.