Железо и кровь. Франко-германская война

Власов Николай

Однако у и немцев не все было гладко. Прусскую систему, в которой каждому командиру предоставлялась высокая степень самостоятельности, впоследствии было принято восхвалять. На деле же, наряду с несомненными преимуществами, у нее была и оборотная сторона — нижестоящие военачальники нередко ломали планы верховного командования, действуя по собственному усмотрению. Правило «маршировать на шум боя» позволяло немцам сосредотачивать на поле сражения превосходящие силы, однако в результате соединения нередко вступали в бой разрозненно, без какого-либо единого плана, что значительно снижало их эффективность. Вскоре после Вёрта прусский кронпринц настоятельно потребовал от офицеров своей армии, командующих авангардами, больше не атаковать противника с ходу, а дожидаться развертывания главных сил [266] . Впрочем, стремление прусских солдат с ходу атаковать противника объяснялось не столько их боевым задором, сколько техническими моментами. Благодаря особенностям ведения боя французами огонь их винтовок на дальних дистанциях оказывался более убийственным, чем на ближних; это, а также малая дальность стрельбы игольчатых ружей буквально вынуждало прусских солдат искать скорейшего сближения с противником.

266

Kaiser Friedrich III. Op. cit. S. 62.

Контроль

со стороны германского верховного командования осложнялся и тем обстоятельством, что Мольтке и его штаб находились сравнительно далеко от полей сражений. 7 августа главная квартира переместилась из Майнца в Хомбург, а 9-го — в Саарбрюккен; однако лишь несколько дней спустя верховное командование приблизилось к армиям на расстояние, позволявшее ему оперативно вмешиваться в боевые действия. До этого, несмотря на наличие телеграфной связи, скорость передачи информации оставляла желать лучшего, и поступавшие от Мольтке приказы часто устаревали. В пылу боя командные инстанции часто забывали докладывать о происходящем «наверх». Новость о сражении при Саарбрюккене 2 августа была получена в главной квартире благодаря тому, что один из телеграфистов Франкфурта-на-Майне решил непринужденно поболтать со своим саарбрюккенским коллегой; полученная в ходе этого частного разговора информация показалась ему настолько важной, что он поспешил передать ее военным. Донесений из 1-й армии, части которой участвовали в бою, в генеральном штабе так и не дождались [267] . 8 августа Мольтке был вынужден в достаточно жесткой форме напомнить штабам армий о необходимости оперативно докладывать о происходящем.

267

Verdy du Vernois J. Im grossen Hauptquartier. S. 57.

Верди рассказывал впоследствии о том, как среди ночи поступило донесение о сражении у Вёрта. Начальники отделений в ночных рубашках, захватив топографические карты, отправились к генерал-квартирмейстеру фон Подбельски, а затем вместе с ним — к Мольтке, который благополучно спал. «Когда мы вошли в спальню, зрелище, явившееся взору пробуждающегося, оказалось весьма своеобразным. Поднимаясь с кровати, он, видимо, сначала не мог понять, во сне все происходит или наяву. Впрочем, и вошедшим высокий тонкий силуэт в ночной одежде напоминал привидение, (…) когда ясный лунный свет сконцентрировался на его голове классической формы. В таком положении и в таких костюмах был сделан доклад» [268] . Вновь старая история — поздравления с победой, со всеми распоряжениями согласен, и даны хорошие советы, которые давно уже выполнены», — раздраженно писал в своем дневнике 8 августа начальник штаба 3-й армии Блументаль, получив очередное (и уже успевшее устареть) послание от Мольтке [269] .

268

Ibid. S. 61.

269

Blumenthal L. v. Op. cit. S. 74.

Серьезной проблемой для обеих сторон оставалась разведка. Военачальники имели в лучшем случае весьма приблизительное представление о местонахождении противника; зачастую не было и этого. Кавалерия откровенно не справлялась с разведывательными задачами; после сражения контакт с противником каждый раз терялся, и в штабах снова не знали, где его искать. Достаточно сказать, что одним из важнейших источников информации о действиях вражеской армии являлись газеты нейтральных стран (в первую очередь английские и бельгийские). Так, отступавших после поражения при Шпихерне солдат Фроссара практически не преследовали; немцы знали лишь, что французы, похоже, отошли куда-то в район Меца. Для самих французов появление немцев на поле боя всегда оказывалось неожиданностью; организовать сколько-нибудь внятную систему форпостов им не удавалось на протяжении всей кампании.

Не лучшим образом показала себя и система медицинского обеспечения. Уже 8 августа прусский кронпринц с тревогой отмечал в своем дневнике: «Раненых так много, что персонала для ухода за ними не хватает, несмотря на то что число врачей-добровольцев и сестер милосердия растет с каждым днем» [270] . Справедливо полагая, что штатные структуры просто не справятся со своевременной эвакуацией раненых и уходом за ними после крупных сражений, немцы широко привлекли добровольцев — в первую очередь орден иоаннитов, а также так называемых «добровольных санитаров», задачей которых была транспортировка раненых. Общая численность этих добровольцев составляла около 7 тысяч человек [271] .

270

Kaiser Friedrich III. Op. cit. S. 47.

271

Ganschow J.P.P. Kriegsvolkerrecht im Deutsch-Franzosischen Krieg 1870/1871 / Der Deutsch-Franzosische Krieg 1870–71. S. 337.

Однако как первые, так и вторые сразу же стали вызывать серьезные нарекания. «На деятельность рыцарей-иоаннитов, как и на добровольных санитаров, слышно очень много жалоб», — записал прусский кронпринц в своем дневнике [272] . Руководство иоаннитов, к которому принадлежали многие титулованные особы, заботилось в первую очередь о собственном комфорте. Среди «добровольных санитаров» оказалось множество бездельников, искавших острых ощущений. Некоторые из них обирали не только убитых, но и раненых [273] . Среди солдат «добровольные санитары» получили прозвище «универсальных наследников» [274] . «На оживленных улицах я встретил множество штатских с красным крестом на белой нарукавной повязке; это были в большинстве своем молодые люди, которые бесцельно слонялись <…> и не проявляли никаких признаков того, что они могут и вообще хотят что-либо совершить в рамках добровольно избранного ими ухода за ранеными», — писал впоследствии командир II корпуса генерал Франзецки [275] . Подобными ядовитыми сентенциями наполнены мемуары участников войны.

Проблема заключалась еще и в том, что знаком Красного креста широко злоупотребляли — его носили лица, никакого отношения к медицинским службам не имевшие, а иногда и просто мародеры. Не брезговали таким прикрытием и ушлые торговцы, пытавшиеся провернуть выгодное дельце на театре военных действий. «Встречались факты, свидетельствующие о явном злоупотреблении доверием, — писал в своем отчете российский профессор Шмидт, командированный в Германию для изучения военно-санитарной части. — Привожу один из многих. В Нанси задержан был купец, продававший под фирмой красного креста плохие бременские сигары по дорогой цене. Для виду у него было несколько ящиков гипса, с которыми он являлся к этапным начальникам для вытребования реквизиционных подвод» [276] .

272

Ibid. S. 117.

273

Hohenlohe-Ingelfingen K. Op. cit. S. 103.

274

Fritsch H. Erinnerungen und Betrachtungen 1870/71. Bonn, 1913. S. 92.

275

Fransecky E.v. Op. cit. S. 494.

276

Шмидт А. Французско-германская война 1870 года. Заметки по военно-санитарной части. Отчет от командированного на театр военных действий. Варшава, 1871. С. XIX.

С французской стороны дело обстояло проще — по той простой причине, что поле боя оставалось за немцами, и французские раненые становились проблемой для противника. Тем не менее, эффективность французской санитарной службы оказалась еще ниже, чем немецкой. В отличие от германской стороны, французы не позаботились об организации системы добровольных санитаров из числа гражданских лиц, хотя и довольно активно сотрудничали с «Красным крестом». Многие раненые выбирались в тыл самостоятельно. С 7 августа Нанси наводнен ранеными после сражения при Вёрте: «Печальная процессия продолжалась в течение трех дней. Улицы города заполонили тюркосы, зуавы, пехотинцы; все брели поодиночке, наудачу, куда глаза глядят» [277] .

277

Цит. по: Roth F. La guerre de 1870… P. 65.

Во всех городах на северо-востоке Франции наблюдалась одна и та же картина: паника с получением известий об отступлении армии, многочисленные беженцы из городов, на смену которым под защиту крепостных стен устремлялись окрестные крестьяне со своими стадами и пожитками. Вместе с последними солдатами Восточные железные дороги эвакуировали сотню локомотивов и большинство вагонов. По распоряжению военных был разрушен телеграф, оставив столицу Лотарингии без связи с внешним миром. Сами пограничные крепости: Фальсбур (Пфальцбург), Туль, Тьонвиль, Мец — в большинстве своем к осаде были готовы плохо, несмотря на все отчаянные усилия их комендантов. Из-за недостатка солдат приведением в порядок крепостных валов и установкой на свои позиции пушек нередко занимались местные жители.

В первых августовских сражениях проявилась еще одна любопытная особенность Франко-германской войны. С одной стороны, командиры с обеих сторон стремились свято чтить обычаи и традиции, вести себя рыцарственно и даже куртуазно по отношению к своим противникам. С другой, очевидным было нараставшее ожесточение по отношению к врагам.

После сражения при Вейсенбурге пленные французские офицеры вежливо приветствовали прусского кронпринца, который, в свою очередь, выразил восхищение храбростью французов [278] . После Вёрта Фридрих Вильгельм утешал пленного кирасирского полковника и даже узнал его адрес, чтобы сообщить его семье, что с ним все в порядке [279] . Гораздо меньше человеколюбия демонстрировали немцы при встрече с французскими колониальными солдатами («тюркосами»): их обвиняли в убийстве раненых и всевозможных недостойных обманных трюках и старались не брать в плен. Командующий Х армейским корпусом генерал Войтс-Ретц писал жене, что цветных неплохо бы отправить в зоопарки на потеху публике [280] . Гражданских, взявших в руки оружие, сразу же расстреливали. Первые упоминания о том, что местные жители стреляют в немецких солдат, появились еще на второй неделе августа. «Из деревень и лесов время от времени стреляют по нашим пикетам, но безуспешно, — писал Войтс-Ретц 11 августа. — Этих мародеров трудно найти, но первый же схваченный будет сразу расстрелян. Старый Блюхер сжигал такие деревни и, говорят, приказывал бросать виновных крестьян в огонь» [281] . Масштабная партизанская война — как и ответное сжигание деревень — начнется совсем скоро. В последующие месяцы контраст между «куртуазностью» и террором будет только нарастать.

278

Kaiser Friedrich III. Op. cit. S. 26.

279

Ibid. S. 40.

280

Voigts-Rhetz C.v. Briefe des Generals der Infanterie von Vogts-Rhetz aus den Kriegsjahren 1866 und 1870/71. Berlin, 1906. S. 67.

281

Ibid. S. 69.

Глава 6

Москва — Иерусалим

Первые поражения не нанесли фатального урона французской армии. Куда более тяжелыми были их как внешне-, так и внутриполитические последствия. Во-первых, потенциальные союзники Франции еще больше укрепились в стремлении придерживаться нейтралитета. Это позволило пруссакам в первых числах августа начать переброску на театр военных действий трех оставленных в резерве корпусов.

Во-вторых, в Париже сводки с театра боевых действий вызвали бурю возмущения. 9 августа пало министерство Оливье; новым главой правительства стал генерал де Монтобан, получивший в 1860 г. титул графа Паликао за свои военные успехи в войне против Китая. Было провозглашено принятие экстренных мер, включавших в себя призыв под знамена 450 тысяч человек и немедленное формирование 12-го и 13-го корпусов. Планы десантной операции были сданы в архив, морская пехота направлялась на усиление сухопутной армии.