Железо

Роллинз Генри

– Да, снаружи всё мертвяк. Мертвее, чем в преисподней. Так же мёртво как тогда, когда здесь играли «John Doe»… Пьют, курят, разбивают костяшки, срок, татуировки, выбитые зубы, мотоциклы, бедность и насилие. Выпотрошенная сверкающая американская мечта опрокинулась на бок. Оазис давно пересох. Здесь так много печали, среди расползшихся песков и кактусов. Осталось меньше часа, и мы выйдем на сцену пробивать электричеством эту пустую пустынную ночь.

29 октября 1990 г. Литэм, Нью-Йорк: В холодном пивном амбаре. Войдя, сразу увидели этот здоровенный барьер перед сценой. Мы спросили у человека, нельзя ли его передвинуть. Парень ответил, что нет, потому что он не пускает публику на сцену, а ребятишкам так только лучше, поскольку вышибалы колотят их почём зря при первом удобном случае, и по-другому нельзя. Амбар стоит на небольшом шоссе где-то в глухомани. Вчера вечером здесь играл «Danzig», пришли всего несколько сот человек. Это место напоминает мне те, где я играл с «Black Flag». Холодные комнаты неизвестно где, набитые мерзкими, обдолбанными, матёрыми обсосами. Здесь везде холодно. Туалеты не работают. Стены

испещрены ублюдочными выплесками сексуальной фрустрации. В таком месте поневоле начинаешь скучать по своей девушке, если она у тебя есть. Начинаешь думать о своей комнате дома и хочешь оказаться там немедленно. Проведёшь здесь три-четыре вечера подряд, и часть тебя отомрёт. Будто когда-то вообще мог надеяться перевести тоску и депрессию, которые испускает такое место. Я никогда не мог понять, чем меня притягивают такие места. Может, потому, что они настолько далеки от этого мира, что мне кажется, я могу дышать. В таком месте я понимаю, каков расклад, я знаю своё место. В нём есть цель и боль. Без движения, давления и противостояния жизнь – позорище.

19 июня 1991 г. 8.28 вечера, Лос-Анджелес, Калифорния: Морская болезнь. Совсем прихватило. Я несколько дней как дома и не хочу больше никого из них видеть. Звонит телефон, и это пытка. Смысл есть лишь в одном – вернуться туда, где хоть что-нибудь может произойти. Европейские гастроли прошли неплохо. Мне там хорошо. А здесь меня достают голоса. Я не могу с ними. Сегодня позвонил парень из группы «Pantera». Где он откопал мой номер, понятия не имею. Какого хера я беспокоюсь? Как-то пришлось давать два интервью в день. Мне будто зубы выдирали. Никогда раньше не было так плохо. Телефон стал врагом. Я ною, как ребёнок, но, блядь, именно таково мне сейчас.

Наступила ночь, и я слушаю Сонни Роллинза и Колтрейна. Постепенно становится лучше. Я медленно собираю себя по кусочкам, и мне уже не хочется мчаться по автобану со скоростью 150 км в час. От морской болезни тебя шкивает туда и сюда. Слова при ней выходят странные и перекосоебленные. При ней я не могу с реальностью тех людей, которые не ездят по 600 км в день. Если вы так не делаете, то не поймёте того, кто делает, и наоборот.

Давайте не будем разговаривать при встрече. Можно кивать и объясняться жестами. Нет нужды в словах, улыбках или вопросах. Жизнь проходит так или иначе. Всё проходит.

Посмотри, как взрослый плачет

Здесь собраны записи 1988—1991 годов. Довольно тяжёлый материал. То, что я пишу, всегда отражает то, что меня окружает в это время. В те дни у меня было много нагрузки и стрессов – нужно было поддерживать и группу, и книжное издательство. Писать для меня тогда было – как прострачивать шов, который уберёг бы меня от взрыва.

НахуйЖизнь – позорищеКаждый вздох грозит спустить с тебя штаныВраньё громоздится непристойными кучамиИ я поневоле думаю о покойникеКоторый повесился у себя дома на шнуреЗаписка у него в кармане гласит:Я остановился, но это не остановило меняЯ не собираюсь старетьЯ не люблю эту кучуЯ остановлюсьНо это не остановит меняСлова языка выпадают у меня изо ртаРитуальная привычкаЛюбовь ненавидитПравда лжётБля бля бляПодходящие методы пыткиНаслаиваются накапливаются набиваются во все порыПока ты не вынужден встать с собой рядомНа полусогнутыхА клоунские рожи щерятсяНет ни движения, ни противостояньяИ нет моей руки на глотке жизни, что будет давитьВыжимать определение из этого нездорового смятеньяЖизнь – это оскорблениеТак на хуй еёЯ тащу её по следу тлеющих углейИ я не хочу слышать о томЧто, по-твоему, ты олицетворяешьПотому что это ничтоМебель, ящики, костры, спискиТруппа съёмщиковОбъятье, поцелуй, долгий взглядПадает на пол коридора смертниковЖизнь есть позорище

…

Некоторые вещи слишком позорныЯ бы никогда тебе сказать не могЯ б никому сказать не смогКак много я думаю о тебеИ как мне это страшноКаждое утро, когда разжимаются челюсти бессонницыСмотрю на твою карточкуЯ думаю о твоей болезненной робостиТвоей разрушенной уверенности в себеТвоей невероятной красотеКак меня тянет к тебе

…

Ты причина того, что я не всегда хочу умеретьКогда я с тобой, жизнь

стоит того, чтобы житьВдали от тебя мне странно и больноКогда я смотрю в твои глазаЯ вижу как жестоко жизнь обошлась с тобойХорошо, если ты упадёшьЯ подхвачу тебяТот, кто захочет тебя обидетьДолжен сначала убить меняЯ никогда не смогу вколотить слова в строкиРавные скорости твоего присутствия

…

Я никогда не дам тебе понять, как ты ранишь меняНет, я никогда не скажу тебеПоследние несколько месяцев загнали меня в себяТебя забыть нелегкоВремя меня лечитЯ держу свои чувства в себе, помогаетЯ не понимаю тебя или таких как тыЯ прекратил себя курочитьЯ больше не могу сносить побои

…

В мёртвые часыСидишь в моей комнатеЗакрыв лицо правой рукойИграет музыкаТы думаешь о нёмО его руках в твоих волосахО том, как он закрывает глазаОт запаха твоей кожиО своём дыхании на его шее

…

Когда онаВдалиЯ вижу, как пытаюсь удержать еёЯ никогда не ведал такой боли

…

Когда ты сойдёшь с ума не будет ничегоКогда ты сойдёшь с ума не будет никогоНичто не обнимет тебяНикто не полюбит тебяНикто с тобой не заговоритНо это неважноНеважно, если стены серыА время поло и одинокоИ проходит свистя и шипя, словно ветер в высоких травахПожимаю плечами и смеюсь на пути к смертиЯ не знал ни мгновенья настоящей жизниСмотри, как я бегу, бездумно и бесцельноВперёд

…

Если бы я думал что это поможетЯ бы остался с тобой, сколько нужноЯ показал бы тебе кое-что другоеНе то, о чём я всегда говорил тебе правдуКак сейчасЯ принял всё, что могТвоя пустота швырнула меня в глубокую ямуМне бы лучше сейчас тебя ненавидеть, я знаюНо не могуЯ пытаюсь, но по-прежнему думаю о тебе одинокойТы как осколки стекла на полуТрудно с твоей перевёрнутой яростьюУдачи тебе

…

Моё одиночество так велико, что переросло меняБредёт со мной – бредёт пустыня в ногуИногда наши плечи соприкасаютсяСловно зубы вгрызаются в мою плотьНовый неведомый провал пустыни открылся предо мной

…

Если ты хочешь сделать больно им и их ещё не родившимся детямВсегда говори им правдуВстретившисьЗаглядывай им поглубже в глазаВозьми тех, кто хочет властвовать тобойИ обрати игру против нихНе давай им никакой пощадыУверься, что ты рассказал им всё о крови и болиПусть говорят, что хотятТы сам способен вызвать их реакциюОтныне всё здесь – кровь и смертьТебе не придётся долго ждать

…

Сделать шаг в эту огромную опустошающуюся пустынюЭто залитое светом, наполненное надеждами пространствоЭтот космос, что сводит нас к правдеПринять этот жизнеподавляющий процессПостоянно ебстись со смертьюВыжить в этой бойне, не убив себяВот так так так

…

Для меня тени вечно расширяютсяГромкость тишины непрерывно возрастаетОтделение от себяЧтобы идти рядом со своим теломЯ слышу их голоса, как ветер в высокой травеТьма рвётся вперёд