Железяка и Баламут
Шрифт:
Значит, если мы будем коллективно представлять саму Матрицу, как ее малюют в кино…
– Так оно и окажется в конце концов, – закончил за Железяку Мышь. – Вы будете снится самим себе, а ваши тела станут батарейками для груды разумного железа.
Вот блин, подумал Железяка.
– Этот блин, – вещал Мышь, – проявленный дух человечества. В каждой эпохе, разумеется, по-своему проявленный. Таким вот манером вы и странствуете, шажок за шажочком убредая от Образа Мира, кривясь и кривя свой мир.
Дух, пасмурно и небыстро думал Железяка. А Матрица – душа, что ли?
Мышь в двух шагах от него молча
Это, должно быть, та самая душа, которую искали, ковыряясь ножиками в мозгах, да так и не нашли. Это она – невидимый строитель мира? Как махатмы? Только сильнее. Потому что их пока еще нет, а она есть. Но тут Железяка вляпался в некое фундаментальное противоречие. Если душа, которая есть Матрица, все определяет и направляет посредством коллективных умонастроений, выполняющих роль горючего для нее, то сама она должна уже ложиться в гроб, поскольку ее отрицает большинство голосов, то самое большинство, которое продуцирует эти коллективные умонастроения. Это ж натуральный суицид, поразился Железяка.
– Теперь ты понял, почему внутри себя вы так одиноки? Ваша Матрица предает вас, устремляясь к небытию. Ты знаешь, как у вас, у людей, лечат охотников до суицида?
Ну, начал размышлять Железяка, самооценку как-нибудь повышают, самосознание там накручивают. Это если психиатр хороший. А если плохой, то залечит, в дебила превратит, вообще ничего больше не захочется, даже вешаться.
– Гм, второй вариант мы, кажется, и без того имеем в наличии. Значит, надо заняться самооценкой. Душа должна знать, что она есть и что создана для великого. Что она в конце концов, прекрасна. Что ее порывы благородны, а возможности бесконечны. Что она не может так просто взять и помереть. Если уж на то пошло, она вообще бессмертна. Заставьте ее вспомнить о себе. Остальное она сделает сама.
Железяка глубоко задумался. Легко сказать – заставьте. А вот самим попробовать слабо? Но тут Железяка мысленно осекся. Его-то ведь заставили почувствовать собственное нутро, обнаружить у себя душу. Они просто сделали ему больно, и душа его наполнилась слезами. Сделайте ей больно, и она вспомнит о себе.
Вы отобрали у меня семью…
– Горькое лекарство, согласен, – кивнул Мышь. – Один из радикальных способов вытолкнуть вас из вашего мира и пропихнуть в игольное ушко. В поисках тех, кто им дорог, люди иногда заглядывают сюда. Раньше чаще, сейчас все реже. Это одна из ниточек, все еще связывающих Город и ваш мир. Ты вытянул ее, хотя тебе давали в руки и другие.
Какие еще другие?
– Лифт, – коротко ответил Мышь. – Ты увидел смерть и пустоту, но не захотел понять до конца. Тебе было страшно понимать. Твоя душа тогда еще не хотела понимать.
Чего?
– Что для нее смерти нет. Ведь она дитя Города. Дух от духа его.
Хорошо, согласился Железяка. Понял, осознал, принял к сведению. Теперь я хочу знать, где моя жена и дети. Мне вернут их?
– Но ты же не представляешь себе, как может быть иначе, так?
Еще бы я представлял себе это! Я же люблю их.
– Значит, они никуда не исчезали. И всего остального безобразия тоже не было. Это только проекции, которых легко может не быть. Не позволяйте матрице сходить с ума и корежить ваш прекрасный мир. Она создана не для
Еще не все, запротестовал Железяка. Я не знаю, кто такие «вы». Мыши? Ерунда какая-то. Почему мыши? Это что, юмор такой?
Мышь поднялся с пола, снова встав на задние лапы и преисполнившись достоинства.
– Ты хочешь знать, кто мы? – веско произнес он. – Стража Городских врат. Иногда – Вестники. – На мгновенье мордочка его затенилась раздумьем, затем он продолжил: – Я сделаю лучше. Я покажу тебе. Смотри.
Мышь поднял лапу к горлу, и Железяка увидел прежде не замеченную застежку-молнию. Лапа скользила вниз, мышиная белая шкурка разъезжалась в стороны, а из-под нее вырывалось снопами еще более белое, сияющее золото чистого холодного пламени.
Досмотреть до конца ослепительное зрелище не удалось. Железяка шмякнулся в эфирный обморок.
Saved reality
Медленно-медленно, словно Вий, от которого сбежали все его денщики-вурдалаки, поднимающие веки, Железяка открывал глаза. Ощущения тела, тяжело вмятого в паркет, нахлынули волной. Железяка сел и осмотрелся. Он был дома и, что более существенно, цел и невредим. Тазик с водой, подключенный к сети, отсутствовал, но Железяка отнесся к этому спокойно – все прежние представления о природе явлений уже не играли роли. Теперь нужно учиться смотреть на мир другим зрением, двойным: с этой стороны и с той, из-за предела, который он перешагнул дважды – чтобы уйти и чтобы вернуться.
Ему подарили жизнь и взамен попросили кое о чем. О сущей малости.
Вспомнить забытую родину.
Только и всего-то. Сделать так, чтобы Город, где нет одиночества, распахнул перед ним свои ворота.
Железяка вдруг почувствовал неудобство в руке. Кулак был крепко стиснут, и пальцы онемели, не сразу удалось их разжать.
На ладони лежал маленький металлический крест, оставивший в коже глубокие вмятины. Железяка поднес его к глазам, прочел надпись: «Сим победиши». Ключ к воротам, догадался он и снова зажал подарок в кулаке. Потом встал, отыскал мобильник.
Но звонить не пришлось.
Из-за входной двери послышалась возня, и в квартиру ввалилась шумная орава. Железяка не помня себя сорвался с места и через секунду сграбастал в объятья всех троих. «Бандиты» повисли на нем, как бульдожки, Инга утопила его в поцелуях.
– Господи, ты живой! Я всю дорогу тряслась, как желе, боялась не успеть. Эта телеграмма меня так перепугала… Я навоображала Бог знает что…
– Какая телеграмма? – Железяка спустил на пол близнецов. – Чего ты боялась, родная моя?…
– Папа, папа, – в один голос орали близнецы, – мы думали, что ты умер и мы больше никогда тебя не увидим. А почему ты не умер?
Инга торопливо копалась в сумочке.
– Да вот же… телеграмма. – На лице ее, немного усталом и загорелом, играла счастливая растерянность.
Железяка развернул смятую полоску бумаги. «Если вам дорог муж немедленно приезжайте речь идет жизни и смерти».
– Кажется, я знаю шутника, который это сделал, – сказал Железяка, ухмыляясь.
Шутником, конечно, поработал кот по имени Баламут. Прощальная шутка. Железяка знал, что больше его не увидит.