Желтая линия
Шрифт:
— Где ты? — снова спросил я. Голос шел словно из-под земли, я никак не мог понять направление.
— Я, естественно, в танке. Извини, даже не могу помахать тебе ногой. Доверься сердцу и иди ко мне, ладно?
— Я иду! — крикнул я, хотя по-прежнему не знал, куда. В голове зашевелились смутные воспоминания — две лапы, торчащие из болота. Я огляделся и наконец увидел их и округлый бок башни.
Щербатин был совсем рядом. Я перепрыгнул с островка на корпус танка и постучал по нему рукояткой ножа.
— Ага! — заключил Щербатин. —
Крышка, тяжелая пластина размером с банный тазик, была почти полностью скрыта жижей. Я нащупал и повернул замок, но это было полдела. Покореженная пластина так просто не вынималась, требовалось приложить усилия. Я довольно долго поддевал ее ножом, одной рукой это получалось совсем плохо. Наконец удалось выковырнуть и вырвать кусок резинового уплотнения. Крышка сорвалась и бесшумно скользнула в жидкую грязь.
В дыру тут же хлынула болотная вода. Я услышал короткий вскрик Щербатина, тут же перешедший в кашель и бульканье.
— Давай! — из последних сил крикнул он. — Суй руку, тащи меня!
Я сунул руку, обронив при этом нож, наткнулся на паутину каких-то ремней и шлангов. Дернул что есть сил, и тут же свалился в грязь. Упираясь коленками в скользкий бок танка и проклиная свою однорукость, я начал вытягивать Щербатина, понимая, что еще несколько секунд — и он захлебнется.
Наконец из люка показался мокрый шевелящийся мешок с человеческой головой. Щербатин кашлял, отплевывался, силясь что-то сказать мне. Я продолжал тащить, при этом рвались какие-то провода и трубки, что-то трещало и скрипело.
Я не ослаблял усилий, пока не вытащил приятеля на сухой берег острова. Только после этого я свалился на траву, тяжело дыша и сражаясь с болью, которая после физического напряжения навалилась всей своей непереносимой массой.
— Не понял, — проговорил Щербатин, не переставая отплевываться. — А где все? Где дымок полевой кухни, где медсанбат, где ласковые руки сестер милосердия?
— Вот тебе ласковые руки, — ответил я и помахал перед ним своим обрубком.
— Беня… — оторопел Щербатин. — Это как же?..
— Не знаю, как, но нас забыли. Мы тут одни.
— Одни… — Он недоверчиво хмыкнул, будто услышал какую-то глупость. — Как же это, Беня? На кой черт тогда я не утонул? Мы же все равно подохнем!
Я ни разу не видел, чтобы мой приятель паниковал. Я даже повернул голову, чтобы взглянуть на это. Щербатин выглядел ужасно в своем мешке с отсеченными конечностями. Он походил на ярмарочного уродца. К тому же он был весь заляпан какой-то коричневой слизью — видимо, особым раствором, оберегающим операторов танков от пролежней, инфекций и прочих результатов неподвижности.
— Хватит орать, — тихо сказал я. — Сейчас отдохну немного и будем думать, как выбираться отсюда.
Он не ответил и даже не кивнул. Просто лежал и смотрел в небо. Я вытащил рацию, пощелкал клавишей и назвал свой позывной на
Оставался шанс, что где-то рядом пройдет колонна или пролетит реаплан. Однако пробовать рацию слишком часто — значит сажать батареи. Нужно идти.
— Беня, а что, собственно, случилось? — подал голос Щербатин. — Почему мы одни? И что с твоей рукой?
Я ответил не сразу. Мне было трудно поверить, принять умом и сердцем то, что произошло. Я до сих пор желал, чтобы все оказалось ошибкой, недоразумением.
— В меня стреляли, Щербатин.
— Кто? У тебя ожоги от плазмы. Ивенки уже получили наши ружья?
— Не ивенки. Я не совсем уверен, но, по-моему, это был Нуй…
— Нуй? Твой библейский дружок?
— Я не знаю, почему это произошло.
— А хочешь, скажу? Ты случайно не завещал ему свои сбережения?
— Щербатин!..
— Только не надо гневно сверкать глазами. Я давно подозревал, жаль, не мог тебя предупредить. Да ты бы и не поверил, опять бы начал глаза закатывать…
— О чем ты хотел предупредить?
— Он профессиональный наследник. Вот почему он так быстро заработал второе холо. И вот почему он не хочет быть командиром группы — им запрещают наследовать уцим от подчиненных. Чтобы избежать излишних потерь среди личного состава, понимаешь?
— Этого не может быть. Это невероятно.
— Невероятно, что ты остался жив.
— Не знаю… Он стрелял два раза. Сначала меня спас жилет и, наверно, ранец. Он мог не знать, что офицерские жилеты намного лучше, чем солдатские, иногда держат даже плазменный удар.
— Второй выстрел был в голову?
— Что, заметно?
— Твою рожу словно поджарили на гриле.
— Я закрылся рукой. Рука — вот она, шлем — на куски…
— Хреновый снайпер твой Нуй. Точный выстрел отрезал бы голову вместе с рукой и шлемом. Как вернемся — погоняй его на стрельбище.
Я помолчал некоторое время. На душе было гадко, тошно.
— Надо идти, Щербатин. Про нас никто не знает, спасатели забрали живых и ушли.
— Да, надо идти, — сразу согласился он. — Но про меня забудь. Оставь мне что-нибудь пожевать из ранца, а сам иди. Доберешься до наших — там скажешь.
— Даже не думай. Если идти — то вместе. Сколько ты просидишь тут один, даже комара отогнать сам не сможешь.
— Да уж, далеко мы вместе уйдем, — фыркнул он. — Полторы калеки. На двоих одна рука.
Я не стал отвечать. Нужно было провести инвентаризацию, прежде чем отправляться в путь. Морщась от боли, я снял ранец и убедился, что он наполовину сгорел. Уцелели только два запаянных лотка с комбикормом да коробка с зарядами для ракетницы. Еще три лотка, оплавленную флягу, весь комплект химзащиты и запасные батареи для ружья пришлось выкинуть. По злой иронии судьбы, уцелел также мой магнитофон с ивенкскими напевами.