Желтая маска

Коллинз Уильям Уилки

Нанина».

Священник поднялся со стула, возвращая записку, и посетитель немедленно последовал его примеру.

— Мы должны исправить беду, насколько это возможно, — со вздохом сказал отец Рокко. — Готовы ли вы завтра возвратиться во Флоренцию?

Человечек снова поклонился.

— Разыщите ее и выясните, не нуждается ли она в чем-нибудь и живет ли она в приличном месте. Ничего не говорите про меня и не пытайтесь побудить ее к возвращению в ваш дом. Просто известите меня о том, что вы узнаете. У бедняжки такая сила духа, которую

трудно было предполагать в ней. Надо успокоить ее, обращаться с ней бережно, и тогда мы еще сладим с ней. Но помните, на этот раз не должно быть ошибок! Сделайте то, что я вам указал, и ничего больше. Имеете ли вы еще что-нибудь сказать мне?

Человечек покачал головой и пожал плечами.

— Тогда доброй ночи! — сказал священник.

— Доброй ночи! — отозвался маленький человечек, проскальзывая в дверь, которую с предупредительной быстротой открыли перед ним.

— Досадно! — произнес отец Рокко, прохаживаясь после ухода посетителя взад и вперед по своему кабинету. — Худо было причинять этой крошке несправедливость; еще хуже быть в этом изобличенным. Теперь не остается ничего другого, как ждать, пока не станет известно, где она. Мне она нравится, и нравится оставленная ею записка. Она написана смело, деликатно и честно… Славная девушка! В самом деле, славная девушка!..

Он подошел к окну, подышал свежим воздухом и спокойно выбросил все дело из головы. Возвратившись к столу, он больше не думал ни о ком, кроме своей больной племянницы.

— Странно, — сказал он, — что я до сих пор не имею известий о ней. Может быть, Лука что-нибудь слышал. Пойду, пожалуй, сразу к нему в студию и узнаю.

Он взял шляпу и направился к двери. Открыв ее, он очутился на пороге лицом к лицу со слугой Фабио.

— Меня послали просить вас во дворец, — сказал пришедший. — Доктора оставили всякую надежду.

Отец Рокко смертельно побледнел и отступил на шаг.

— Вы уже сказали об этом брату? — спросил он.

— Я сейчас должен был пойти в студию, — ответил слуга.

— Я пойду туда вместо вас и передам ему горестную весть, — сказал священник.

Они молча спустились по лестнице. Когда у выхода они уже готовы были расстаться, отец Рокко вдруг остановил слугу.

— А как ребенок? — спросил он с такой внезапной живостью, с таким нетерпеливым ожиданием, что лакей совсем оторопел и поспешил ответить, что ребенок вполне здоров.

— Что ж, хоть такое утешение! — произнес отец Рокко, удаляясь и обращаясь не то к слуге, не то к самому себе. — Моя осторожность завела меня в тупик, — продолжал он, задумчиво замедлив шаги, когда остался на тротуаре один. — Мне следовало рискнуть и раньше воспользоваться влиянием матери, чтобы добиться должного возмещения. Теперь вся надежда связана с жизнью ребенка. Хотя девочка пока малютка, неправедно добытое богатство ее отца еще может быть ее руками возвращено церкви.

Он быстро продолжал свой путь в студию, пока не вышел на набережную и не приблизился к мосту, который нужно было перейти, чтобы достигнуть дома его брата. Вдруг он остановился, словно пораженный внезапной мыслью. Луна только что взошла, и ее свет, струясь через реку, падал прямо в лицо священнику, стоявшему у парапета перед мостом. Отец Рокко был так погружен в свои думы, что не слышал голосов двух женщин, которые, беседуя, приближались к нему сзади. Когда они

проходили вплотную мимо него, более высокая из них обернулась и взглянула на патера.

— Отец Рокко! — вскричала, останавливаясь, дама.

— Синьора Бригитта! — воскликнул священник; сначала он не мог скрыть своего удивления, но сейчас же оправился и поклонился с обычной спокойной учтивостью. — Простите меня, если я поблагодарю вас за честь возобновления нашего знакомства, а затем продолжу свой путь в студию брата. Нам грозит тяжкая утрата, и я иду подготовить его.

— Вы имеете в виду опасную болезнь вашей племянницы? — спросила Бригитта. — Я только сегодня узнала об этом. Будем надеяться, что ваши опасения преувеличены и что мы еще встретимся при менее печальных обстоятельствах. В ближайшее время я не намерена покидать Пизу, и мне всегда приятно будет поблагодарить отца Рокко за вежливость и снисходительность, которые он выказал мне при деликатных обстоятельствах год назад.

С этими словами она сделала почтительный реверанс и направилась к поджидавшей ее подруге. Патер заметил, что мадемуазель Виржини старалась держаться поближе, видимо желая уловить что-нибудь из разговора между ним и Бригиттой. Видя это, он, в свою очередь, стал прислушиваться, когда обе женщины медленно пошли дальше, и до него долетело, как итальянка сказала своей спутнице:

— Виржини, я готова прозакладывать тебе стоимость нового платья, что Фабио д'Асколи женится снова.

Отец Рокко подскочил, услыхав эти слова, как если бы наступил на огонь.

— Моя мысль! — нервно прошептал он. — Мысль, которая явилась у меня за минуту до того, как эта женщина заговорила со мной! Жениться снова! Новая жена, на которую у меня не будет влияния! Новые дети, воспитание которых не будет доверено мне! Что же будет с возмещением, которому были отданы мои надежды, моя борьба и молитвы?

Он остановился и устремил невидящий взгляд в небо над головой. На мосту никого не было. Черная фигура священника возвышалась, прямая, недвижная, призрачная в белом сиянии, торжественно заливавшем все вокруг. Когда он постоял так несколько минут, первым его движением было раздраженно положить руку на перила моста. Потом он медленно повернулся в ту сторону, куда скрылись обе женщины.

— Синьора Бригитта, — произнес он, — я готов прозакладывать вам стоимость пятидесяти новых платьев, что Фабио д'Асколи больше не женится!

Он снова зашагал в направлении студии и не останавливался до тех пор, пока не достиг двери маэстро скульптуры.

«Женится снова? — подумал он, дергая за звонок. — Синьора Бригитта, неужели первой неудачи вам мало? Вы хотите попытаться вторично?»

Лука Ломи сам отпер дверь. Он быстро втащил отца Рокко в студию, к единственной лампе, горевшей на постаменте у перегородки между обоими помещениями.

— Ты принес новости о нашей бедняжке? — спросил он. — Говори правду! Сейчас же скажи мне всю правду!

— Тише! Возьми себя в руки! Я принес новости, — произнес отец Рокко тихим, скорбным тоном.

Лука крепче сдавил руку священника и, затаив дыхание, безмолвно впился взглядом в его лицо.

— Возьми себя в руки, — повторил отец Рокко. — Возьми себя в руки, чтобы выслушать самое худшее. Мой бедный Лука, врачи оставили всякую надежду!

Со стоном отчаяния Лука отпустил руку брата: