Желтый ирис
Шрифт:
— Какая у него очаровательная свояченица!
— Да, хорошенькая.
— Вы ее тоже хорошо знаете?
— Довольно хорошо.
— О! Довольно… довольно… — процедил Пуаро. Картер удивленно посмотрел на него. Музыка прекратилась, и все вернулись к столу.
— Еще бутылку шампанского, — распорядился Бартон Рассел. — И побыстрее!
— Прошу внимания, — обратился он к своим гостям. — Я хочу предложить тост. Должен сказать, что за сегодняшним нашим камерным застольем кроется определенный смысл. Как вам известно, я заказал стол на шесть персон. Нас было пятеро. Одно место оставалось не занятым. Потом по крайне странному совпадению около этого
Его слова вызвали взволнованное движение за столом.
— Я прошу вас выпить в память Айрис, — ровно и бесстрастно предложил Бартон Рассел.
— Айрис? [6] — резко переспросил Пуаро. Он посмотрел на цветы на столе. Бартон Рассел, перехватив взгляд Пуаро, слегка кивнул головой.
— Айрис… Айрис… — послышался приглушенный шепот за столом.
Все были поражены и чувствовали себя неловко.
Бартон Рассел продолжал говорить. Слова давались ему с трудом, американский акцент стал более заметным.
6
В английском языке имя Айрис и название цветка ирис произносятся одинаково.
— Всем вам может показаться странным, что я отмечаю годовщину смерти моей жены таким образом… устроив ужин в фешенебельном ресторане. Однако у меня есть на то причина!.. Да, на то есть причина! Я объясняю специально для мосье Пуаро. — Мистер Рассел повернулся в его сторону. — Ровно четыре года тому назад, мосье Пуаро, в Нью-Йорке был устроен званый ужин, на котором присутствовали: моя жена, я сам, мистер Стивен, бывший тогда сотрудником посольства в Вашингтоне, мистер Энтони Чэпел, который гостил у нас в течение нескольких недель, сеньорита Вальдес, очаровавшая в то время Нью-Йорк своими танцами, и малышка Полин, — Рассел похлопал девушку по плечу, — ей тогда было всего шестнадцать. Мы решили доставить ей это удовольствие. Ты помнишь, Полин?
— Помню… я помню. — Голос ее чуть заметно дрожал.
— В ту ночь, мосье Пуаро, произошла трагедия. Я помню как сейчас: раздалась барабанная дробь, и началось представление. Свет погас… весь, кроме освещенной прожектором площадки в центре зала. Когда свет снова загорелся, все увидели, что моя жена лежит ничком на столе. Айрис была мертва, мосье Пуаро… Мертва. В ее бокале был обнаружен цианистый калий, а в сумочке — пакетик, в котором был яд.
— Она покончила жизнь самоубийством? — спросил Пуаро.
— Таков был вердикт… Меня это просто сразило, мосье Пуаро! Возможно, у нее была причина… Так полагала полиция. Я не стал возражать.
Внезапно он с силой ударил по столу.
— Но я не был удовлетворен. Нет! В течение этих четырех лет я все обдумывал и размышлял. И я не могу согласиться с полицией. Я не верю, что Айрис наложила на себя руки. Я убежден, мосье Пуаро, что она была убита… одним из тех людей, которые сидят сейчас за этим столом.
— Послушайте, сэр!..
Тони Чэпел вскочил с места.
— Спокойно, Тони, я еще не закончил. Это сделал один из них, мосье Пуаро! Теперь я в этом уверен. Кто-то
— Вы сумасшедший! — резко прозвучал голос Лолы. — Сумасшедший… Кто бы мог причинить ей зло? Нет! Вы сумасшедший… я… я здесь не останусь…
Внезапно она замолкла. Послышалась дробь барабана.
— Кабаре! — воскликнул Бартон Рассел. — Продолжим после. Оставайтесь на своих местах. Все! Мне нужно переговорить с оркестрантами. Я с ними кое о чем договорился.
Он вышел из-за стола.
— Невероятно, — прокомментировал Картер. — Этот человек — безумен!
— Он есть сумасшедший! Да! — подхватила Лола. Свет погас.
— Я бы с удовольствием сбежал отсюда, — бормотал Тони.
— Нет! — резко сказала Полин. — О Боже мой! Боже мой!.. — пробормотала она вполголоса.
— В чем дело, мадемуазель? — тихо спросил Пуаро.
— Это ужасно! — ответила она шепотом. — Все совсем как в ту ночь…
— Ш-ш! — послышались голоса из зала. Пуаро понизил голос.
— Словечко вам на ушко, мадемуазель, — зашептал он и ободряюще прикоснулся к ее плечу. — Все будет хорошо, уверяю вас!
— О Господи! Слушайте! — воскликнула Лола.
— Что случилось, сеньорита?
— Та самая песня… ее играли в ту ночь. В Нью-Йорке. Все это подстроил Бартон! Мне это не нравится…
— Мужайтесь, мадемуазель… мужайтесь! По залу пронеслась новая волна шиканий, и все смолкли. На освещенную прожектором площадку в центре зала вышла чернокожая певица, сверкая белками глаз и белоснежными зубами. Голос у нее был низкий, глубокий, чуть хрипловатый. Он странно волновал.
Я забыла тебя,Не вспоминаю тебя.Забыла походку, слова,Что ты говорилМне тогда.Я забыла тебя,Не вспоминаю тебя.И не могла бы сказатьТеперь через столько дней,Какие глаза у тебя,Серые или неба синей…Я забыла тебя,Не вспоминаю тебя.Все кончено.НавсегдаЯ забыла,Забыла тебяНавсегда… навсегда… навсегда…Берущая за душу мелодия, глубоко проникающий прекрасный негритянский голос гипнотизировал… околдовывал… Это почувствовали даже официанты. Все в зале смотрели только на певицу, покоренные силой вызванных ею эмоций.
Официант, бесшумно двигаясь вокруг стола с тихим: «Шампанское?..» — наполнял бокалы, но внимание всех было привлечено к ярко освещенному пятну площадки, где стояла чернокожая певица, в жилах которой текла кровь ее африканских предков. Волшебный, чарующий голос продолжал:
Я забыла тебя,Не вспоминаю тебя…О! Все это ложь! НикогдаНе забыть, не забыть мне тебя!Никогда… никогда… никогда…Пока я жива…Зал взорвался аплодисментами. Вспыхнул свет. Бар-тон Рассел вернулся к столу.