Желябугские выселки
Шрифт:
Районный хмурится, слегка смущён:
– По-моему, поправки должны быть.
Серо-клетчатая - с новым напором:
– Как так?? Мы - военкоматом были мобилизованы и как военные девушки считались.
Искитея только кивает, кивает: - Да, да.
Сельсоветский: - Тогда надо делать запрос через военкомат.
Районный: - Да. Составим списки, официально сделаем запрос, пусть поднимают документы сорок третьего года. Такие вопросы очень многие возникают.
Вижу - Овсянникова аж перекосило: слушал-слушал, совсем голову повесил, и одной кистью держится за неё безнадёжно.
А в капустном, маленькая, выступила, пока ей перебоя нет:
– А у меня, вот, есть медаль за военные годы. Конечно, у меня её нет, но документ на неё есть, справный. И - льготы у меня какие, за свет половину плачу. Конечно, неведь какие ещё мне могут быть положены. Поехала в правление, отвечают: колхоз у нас бедный, нету вам. И даже зярно моё осталось неполучённое, председатель машины зярна не пригнал для пенсионеров.
– Льготы?
– Это мы понимаем...
– сразу в три улыбки.
И тут решилась Искитея. И тем старчески-мягким, ненастойчивым голосом, как говорила со мной под берёзой:
– А вот мой муж был и участник войны. И инвалид. И льготы были. А как умер он - за всё плачу безо льготы.
Подполковник Овсянников встрепенулся возмущённо. И, сильно окая:
– Должны быть! Все льготы, которые даны были вашему мужу, и если вы не вышли замуж за другого...
Искитее - самой дивно, губы в слабой улыбке:
– Да где-е...
– ...то все эти льготы сохраняются за вами! И неважно, когда он умер.
– А - восьмой год его нет...
– Ну, - встрепенулся районный, посмотрел на часы.
– Вопросы, которые касаются вас, наших ветеранов, наших матерей, - я буду лично решать. Если не смогу я - тогда будем выходить на область. А Москвы - мы не затронем, не должны.
1998