Жемчуг покойницы

Менка Мила

Заборонеку уже надоел этот сон, он страстно желал проснуться. Но напоследок решил выяснить один, волнующий его сильнее других, вопрос.

– Кто это? – кивнув в сторону гроба, шепнул он, не то сам себе, не то иностранцу.

– Кто

это?! Немец состроил удивленную мину и рассмеялся, подмигнув супруге гробовщика, которая неожиданно возникла за спиной мужа.

– Кто это? – повторила она, глядя сквозь Петра Яновича, и вслед за ней этот же вопрос подхватили другие мертвецы, коих собралось здесь немало. Что до живых, то они не обращали на них никакого внимания, сосредоточась на единственном и главном покойнике, почивавшем посреди комнаты в гробу, заказанном Менцелем.

Гробовщик закрыл руками уши, и бросился вон. Он бежал со всех сил по коридору, но открыв входную дверь, тотчас закрыл её обратно: там столпилось ещё больше покойников: всех тех, кто спал вечным сном в сделанных им гробах. Их были сотни! И сколь бедняга не щипал себя, в душе он давно знал, что происходящее с ним – не сон. Не сон!

Захлопнув дверь, Заборонек обреченно поплелся в свой кабинет и закрылся в нем. Олимпии Генриховны уже не было – бедная старушка лежала в своей комнате на кровати, и время от времени вздрагивала и бредила.

Через несколько дней за ней приехали

монахини из богадельни, той самой, где Олимпия Генриховна навещала свою родственницу и по мере сил работала. Одну монахиню, сестру Елисавету, старушка узнала, а вот вторая, с хмурым лицом и крепко сжатыми губами была ей незнакома.

«Сестра Агриппина это. Сына у Бога отмаливает» – прошептала сестра Елисавета.

Старушка посмотрела в последний раз на дом, а точнее на окно кабинета Петра Яновича, и ей показалось, что за портьерой мелькнуло худое, бледное его лицо. Она махнула рукой, и в этот раз даже сестры заметили, что в окне на втором этаже дрогнула портьера.

– Глядите, глядите! – перекрестившись, прошептала Олимпия Генриховна. – Это Петр Янович никак не успокоится, сердешный!

– Да что Вы это, что Вы, матушка, – подсаживая старушку в повозку, пожурила её сестра Елисавета – Это, должно быть, сквозняк.

– Не сквозняк это! – упрямо молвила Олимпия Генриховна.

По дороге она поведала сестрам, все как было: как нашли его бездыханного утром, в мастерской, в гробу. А затем видела она покойного живым в кабинете в ту пору, как полным ходом шло прощание с его телом. Монашенки сочувственно кивали, и обещали помолиться за упокой души доброго Петра Яновича.