Жемчуг северных рек(Рассказы и повесть)
Шрифт:
— Я могу представить и без осмотра. — Алик достал из кармана расчёску, взволнил ею «коровий» зализ.
На голоса вышел из сушилки Гомзиков.
— Что за шум, а драки нет? — спросил он, подозрительно оглядывая ребят. Они были как нахохленные воробьи: Славка рвался в помещение сушилки, чтобы в натуре продемонстрировать зазванному сюда башковитому гостю всё, что высмотрел вчера сам, Алик же — в отутюженных брючках, в сверкающих глянцем ботиночках — высокомерничал, упирался и, как казалось Тишке, набивал себе цену.
Тишка
— Вот Алик Макаров, — сказал он. — Он придумал уже… Он…
Алик и в присутствии Гомзикова продолжал важничать.
— Да вот, позвали, — кивнул он на Тишку и Славика. — Говорят, крыс вы тут расплодили.
— Точно, — подхватил Гомзиков. — Усиленно занимались селекцией… Не изволите ли взглянуть?
— Да нет, зачем смотреть, — то ли не поняв издёвки, то ли сделав вид, что не понял, сказал Алик. — Мне и так всё ясно.
— А то взглянули бы, — настаивал Гомзиков, — Особо породистых я отлавливаю и, как свиньям, подвязываю на шею деревяшку, чтобы ее грызли а не пол. Это благотворно воздействует на нервную систему, сказывается на привесах.
Славка откровенно захохотал.
Тишка ткнул брата и покосился на Алика: а вдруг тот обидится?
Алик стоял насупленный, играл желваками.
— Мне что? Я могу и уйти. — Он знал себе цену.
Тишка дёрнул его за рукав:
— Алик, Али-и-ик… Ты же про пластинки хотел рассказать…
— Ну, если они не хотят, — пожал Алик плечами и покосился на Гомзикова.
Гомзиков стоял чуть в сторонке, и Тишка, наблюдавший за ним, видел, что бригадир то и дело смеживал веки, пряча в глазах насмешливость.
«Не верит, — догадался Тишка. — А зря! Кроме Алика, никому не сообразить».
Славка всё же вовремя одёрнул себя, насторожился.
— Да ты, Алик, чего? — пошёл он на примирительные уговоры. — Ну, бывает же… Смешинка попала в рот. Не обращай внимания. Скажи всё Ивану Сергеевичу, чего нам говорил.
Алику этого было достаточно. Он повернулся к Гомзикову:
— Иван Сергеевич, я думаю, на крыс можно подействовать музыкой.
— Это что, как в той сказке про скрипача, который всех крыс за собой в море увёл?
Гомзиков по-прежнему не скрывал насмешки. Но Алик-то — Тишка знал это! — тоже не лыком шит.
— Да нет, — сказал он спокойно, — Та сказка не опирается на научные сведения… Крысы, наоборот, не любят музыки и за скрипачом никуда не пойдут…
— Ну, так зачем же и огород городить? — опять не сдержал ухмылки Гомзиков.
Алик прочертил носком ботинка черту — излюбленный его жест.
— Знаете, Иван Сергеевич, — сказал он, — дело в том, что крысы очень болезненно реагируют на музыку. У них даже случаются от неё эпилептические припадки.
— Чего, чего? —
— Иван Сергеевич, я ничего не придумал, — сохраняя достоинство, сказал Алик и опять провёл ботинком полукруглую линию по земле, — я читал научную работу английского психолога Мойры Вильямс…
— Какого, какого психолога? — переспросил растерянно Гомзиков.
— Английского.
Гомзиков недоверчиво покрутил головой: ох и заливаешь же, мол, ты, парень!
— А на каком языке написано? — всё же уточнил он.
— На английском. Но я читал в переводе на русский.
— Ага, значит, пишет он всё-таки на своём, не на нашем?
Тут уж и Славик не утерпел:
— Иван Сергеевич, а чего? Рус не верит — дай проверить…
Гомзиков захохотал:
— Ну, учёные головы, заморочили вы меня английским психологом: тащите вашу амбарную музыку… Какая она: буги-вуги или трали-вали?
— Да нет, — возразил Алик. — Самая мелодичная… И кстати, английский психолог — женщина, не мужчина.
Гомзиков, конечно же, после этого ещё больше засомневался в успехе «амбарной музыки».
— A-а, валяйте… Толку не будет.
Он знал, что вот если бы сушилку приподнять, как на курьих ножках, на каменных круглых сваях или окопать её глубокой траншеей, крысам было бы не пройти. Он знал, что грызунов можно травить крысидом, углекислым барием, фтористым натром. Он знал, что на них можно ставить капканы, что их можно заманивать в хитроумные ловушки. Но чтобы их можно было выживать из амбара музыкой…
— Бред собачий!
Алик заставил нести проигрыватель Тишку, а сам важно вышагивал впереди, как журавль. Проигрыватель был нелёгок, Тишка то и дело переменял руки, но не пищал: главное, Алик согласился помочь Гомзикову.
Теперь бригадир прекратит издёвочки над ребятами: он, лобастый, ничего не сумел придумать, а они, школьники, избавят колхозную зерносушилку от всякой твари.
Славик уже орудовал на сушилке — под присмотром Гомзикова тянул электрошнур с розеткой к дощатому столу, на котором намеревались установить проигрыватель. Гомзиков скептически похмыкивал:
— Валяйте, валяйте… Чего вот из вашей затеи выйдет… Опозорите вы своего англичанина… или… как её… англичанку…
— Мойру Вильямс, — подсказал Алик.
Гомзиков повторять её имя не стал: затея зряшная, и имя запоминать ни к чему.
Пластинки Алик подобрал действительно мелодичные. Под такую музыку «буги-вуги» не спляшешь и никакую горластую дребедень не споёшь. Хорошие пластинки.
Они вышли на улицу, оставив проигрыватель развлекать крыс. Вот жалко только, что пластинка, хоть и долгоиграющая, имеет конец и надо будет переставлять иглу.