Жемчужина императора

Бенцони Жюльетта

Шум стоял невообразимый. Всем хотелось увидеть, что произошло, и комиссару Ланглуа пришлось буквально расталкивать любопытных, прокладывая себе дорогу к распростертому телу, к которому припала рыдающая Мюриэль.

Мэтр Лэр-Дюбрей застыл на возвышении с молоточком в руке, ему даже в голову не пришло спрятать жемчужину. Альдо рванулся вперед, чтобы ее уберечь, и в то же мгновение увидел женщину; бежавшую к нему из глубины зала. Она тоже устремилась к «Регентше», на бегу протягивая руки, но князь оказался проворнее и перехватил незнакомку раньше, чем она успела коснуться желанной добычи. Альдо увидел перекошенное лицо, горящие глаза и

сразу узнал эту женщину, тем более что на ней была та же одежда, в какой она приходила в квартиру Петра Васильева: перед ним была Мария Распутина.

Она бешено отбивалась, вырываясь из рук Альдо, но хватка у него была железная, и ей только и оставалось что скулить:

– Отпустите меня!.. Отпустите!.. Я вам ничего плохого не сделала!..

– Мне – нет, но несчастный Петр не мог бы сказать тоже о себе!

– Ему я тоже ничего плохого не сделала... Я хотела... всего-навсего забрать то, что принадлежит мне!

– Принадлежит вам? Странный у вас взгляд на вещи. «Регентша» никогда вам не принадлежала...

– Этот чертов Юсупов пообещал отдать ее моему отцу! Отпустите меня, говорю вам!

– Об этом и речи быть не может! Сначала мы поговорим с полицией...

– Нет... Нет, вы не можете этого сделать!.. Я и без того достаточно настрадалась! Сжальтесь, если только ваша мать вас любила, не выдавайте меня полиции! Мои девочки могут умереть из-за этого...

В ее голосе звучала настоящая боль, в черных глазах блестели слезы, и Альдо почувствовал, что решимость его слабеет.

– Отпустите эту несчастную девушку, пусть уходит! – прошептал кто-то у него за спиной.

Повернув голову, Альдо увидел Мартина Уолкера, который ободряюще ему улыбался. Журналист повторил:

– Отпустите ее!.. Я расскажу вам, где ее найти, и вы сможете с ней поговорить... Вот так-то лучше! – продолжал он, видя, что Морозини разжал руки. – А вы бегите быстрее отсюда! Мы придем к вам, и вы расскажете вашу историю...

– Спасибо... Большое спасибо!

Женщина быстро наклонилась, схватила руку Уолкера, поцеловала ее и растворилась в толпе, которая теперь уже не теснилась вокруг убитого, а стремилась побыстрее покинуть место трагедии. Но комиссар Ланглуа, не обращая ни малейшего внимания на протесты всякого рода знаменитостей, отдал приказ закрыть двери и никого не выпускать, чтобы иметь возможность допросить всех свидетелей. Исключение было сделано лишь для тех, кто никак не мог быть причастен к убийству американца: их отпустили сразу, как только они назвали свои имена. Но тут же стало очевидным, что никто из людей, присутствовавших в зале, не мог стрелять в Ван Кипперта. Пуля вошла ему в голову спереди, а это означало, что стрелявший должен был стоять позади возвышения оценщика. Но, разумеется, никто ничего не видел...

Тем временем Альдо с Адальбером приблизились к мэтру Лэр-Дюбрею, которого ноги не держали, и он, придавленный грузом волнений, тяжело опустился в кресло. Казалось, он вот-вот лишится чувств. В руке оценщик держал какую-то бумагу, но «Регентши» нигде не было видно, и первым делом Морозини осведомился о ней:

– Где жемчужина?

Лэр-Дюбрей поднял на него тусклый взгляд.

– Не волнуйтесь, она лежит у меня в кармане!.. Вот, возьмите! Прочтите это!

И протянул Альдо лист бумаги, на котором печатными буквами было написано следующее: «Незачем продолжать торги или устраивать новые. Любого, кто посмеет купить жемчужину Наполеона, постигнет

та же участь, потому что Великая Жемчужина может принадлежать только мне. Так угодно господу, и я сумею завладеть ею, когда придет время...» Подпись была совершенно немыслимая, и Морозини прочел ее вслух:

– Наполеон VI? Ничего себе! Вы о нем что-то раньше слышали? А откуда это взялось?

– Понятия не имею! – откликнулся оценщик. – Что же касается Наполеона... Наверное, полупомешанный какой-то, а может, и совершенно ненормальный...

– Или просто-напросто человек, чья прабабушка... облагодетельствовала Императора? – самым любезным тоном вступил в беседу Адальбер. – Нечто вроде того, что произошло с Людовиком XV: никто не может в точности сказать, сколько у него потомков.

– Как бы там ни было, моих проблем это не решает. Не хотите ли вы теперь объяснить мне, что я должен делать с этой треклятой жемчужиной?

Мэтр Лэр-Дюбрей должен был пережить сильнейшее потрясение, чтобы прибегнуть к такому грубому выражению, -этот человек был истинным воплощением высокого стиля.

– Думаю, лучше всего будет вернуть ее вам, дорогой князь, -со вздохом прибавил оценщик.

Ответить Альдо не успел: внезапно рядом с ним оказался Жорж Ланглуа.

– Так, значит, это вы... «дорогой князь»... выставили ее на продажу? Так я и думал. А отсюда до того, чтобы догадаться что именно она и была сокровищем, исчезнувшим из квартире Васильева, всего один шаг, – насмешливо закончил он. – И вы, разумеется, сделали этот шаг? Незачем хитрить дальше, – сдался Альдо. – Да, это я поручил «Регентшу» заботам мэтра Лэр-Дюбрея.

– А до того она лежала в камине на улице Равиньян?

– Да.

– Не хотите ли вы в таком случае объяснить мне, по каком праву ее присвоили? У этого действия есть название, «дорогой князь», не говоря уж о том, что мы имеем дело с сокрытием вещественного доказательства.

Тон Ланглуа сделался угрожающим, но Альдо не обратил на это внимания. Постаравшись обуздать закипавший в нем гнев, он холодно произнес:

– Никто и никогда еще не осмеливался назвать меня словом, которое у вас на уме, «дорогой комиссар». И я не присваивал «Регентшу». Я отнес жемчужину законному владельцу, князю Феликсу Юсупову, который не захотел ее взять и попросил меня оставить ее себе и выставить на торги...

– И, разумеется, князя сейчас здесь нет и он не может подтвердить ваши слова?

– Он на Корсике, и нельзя сказать, чтобы это было на краю света. Так что спросите у него!

– Не премину, но этим еще не объясняется, почему вы решили совершить противозаконное деяние: вы должны были отдать мне жемчужину!

– И что бы вы с ней сделали? Заперли бы в сейфе, где она пролежала бы до греческих календ? А Юсупов пожелал, чтобы деньги, вырученные от продажи, помогли облегчить участь несчастных...

– Только что из-за нее убили человека. По-вашему, так вышло лучше?

На этот раз вместо Альдо ответил Лэр-Дюбрей. Протягивая комиссару листок бумаги со странным посланием, он произнес:

– И, если верить вот этому, она убьет еще и других. Так что я возвращаюсь к первому своему вопросу: что мне с ней делать? – с этими словами оценщик вытащил из кармана подвеску и протянул ее полицейскому на раскрытой ладони.

Полицейский взял сначала письмо, бросил на него взгляд, потом сунул в карман, после чего поднял с ладони оценщика «Регентшу» и несколько мгновений рассматривал ее в свете ярких ламп аукционного зала.