Жемчужина императора
Шрифт:
Осмотр был самым тщательным, и, завершив его, «старый друг», – которому едва ли перевалило за пятьдесят, – лично отправился на улицу Альфреда де Виньи, чтобы доложить о результатах, не скрывая своих опасений.
– У князя Морозини бронхопневмония, – объяснил профессор. – Недостаточное питание и сомнительная вода, которой его поили, тоже на пользу ему не пошли. Хорошо, что его оттуда вытащили, но лучше бы пораньше.
– Но ведь у него крепкое здоровье? – спросила Лиза, все существо которой протестовало против такого неутешительного итога. – Он всегда занимался спортом...
– Это
– Но я хочу туда пойти! Я хочу его видеть!
– Нет, прошу вас пока не делать этого. Не теперь! Дайте мне еще хотя бы день или два. Думаю, князю не понравится, если вы увидите его в таком состоянии, в каком он находится сейчас.
– Вы не имеете права так говорить! Это мой муж! Мы с ним обвенчались, чтобы вместе переживать лучшие и худшие времена. И, если настали худшие, я должна быть рядом. Я приду... завтра!
Дьелафуа пожал плечами.
– Не могу вам запретить...
– А я могу только поддержать вас, – сказала госпожа де Соммьер, когда врач ушел, – но, может быть, вам надо что-то сделать со своей внешностью? В таком виде вы неузнаваемы!
Лиза встала и направилась к зеркалу над камином. В стекле отразилась женщина, чья бледность резко контрастировала с темными волосами, совсем не похожими на великолепную золотисто-рыжую шевелюру, обычно ее окутывавшую. Кроме того, эта женщина была очень плохо одета, в неизящные вещи, которые ей совершенно не шли.
– Вы хотите сказать, что я – настоящее пугало?.. Переодеться я, конечно, переоденусь, да и с цветом лица, в общем-то, можно что-то сделать. Но что касается волос, боюсь, если я начну их обесцвечивать, получится только хуже. Может быть, лучше всего коротко остричь их и подождать, пока отрастут...
– Альдо это не понравится. Он так любит ваши волосы! Не отрезайте их совсем коротко и осветлите то, что останется. Слава богу, существуют великолепные парикмахеры!
– Знаю, но до завтра мне не успеть. Я только и успеваю, что позвонить к Ланвен, у них есть мои мерки, и я попрошу их принести что-нибудь, чтобы я могла пристойно одеться.
Разумеется, одели ее не просто пристойно. Придя тем же вечером ужинать, Адальбер (проспавший весь день, как и сломленная усталостью после полной приключений ночи Мари-Анжелина) смог обнять высокую темноволосую женщину, бледную и прекрасную, в платье из креп-жоржета оттенка ледника и шарфом вокруг шеи, подчеркивавшим редкий темно-фиалковый оттенок глаз.
– Непривычно, – произнес он, отводя Лизу на расстояние вытянутой руки, чтобы получше ее разглядеть, – но далеко не безобразно. И этот цвет удивительно вам идет! Интересно, что скажет Альдо?
– Узнаем завтра. Я не хочу больше ждать, хочу поскорее его увидеть. Это я должна быть рядом с ним, а не какие-то незнакомые сиделки!
– К сожалению, и вы ничем не сможете помочь.
Лиза слегка улыбнулась и взяла за руку упомянутую даму, которая мгновенно залилась краской.
– Милая! Она проявила необычайную храбрость, правда? И все же я страшно на нее разозлилась, когда пришла в себя на полу ванной в «Континентале», связанная махровыми поясами от халатов. А теперь не знаю, как ее и благодарить!
– О, я этого не заслуживаю! Я всегда обожала разыгрывать комедии, переодеваться, менять облик. Мне так понравилось быть Миной Ван Зельден...
– Да, но в ближайшем будущем вам все-таки придется довольствоваться ролью План-Крепен, – вмешалась маркиза. – Лично с меня довольно: вчерашняя комедия едва не обернулась трагедией. А пока давайте сядем за стол и выпьем шампанского в честь нашей героини!
– Шампанского! – возмутилась Мари-Анжелина. – Когда Альдо находится между жизнью и смертью!
– Он не выздоровеет быстрее оттого, что мы станем пить одну воду. Нам нужны конструктивные мысли, а для меня в этом деле шампанское почти так же незаменимо, как молитвы! Мы выпьем и за его здоровье. Впрочем, я уверена, что он выкарабкается.
И, опершись на руку Адальбера, неукротимая старая дама направилась в столовую. И никто не видел, что на глазах у нее блестели слезы...
Что касается Лизы, то, когда она назавтра во второй половине дня переступила вместе с Адальбером порог палаты в клинике профессора Дьелафуа, ее глаза были сухими, но встревоженными. Встретившая их старшая медсестра оказалась очень милой, по-матерински заботливой и толковой. Для начала она пригласила их в свой кабинет, где предложила Лизе сесть и угостила ее сигаретой.
– Вы думаете, мне необходимо ободрение? – прошептала та, неуверенно оглядываясь кругом.
– В этом нуждаются все и всегда. Жар спал. Но еще недостаточно, больной пока слаб и находится в состоянии, близком к бессознательному. Сегодня профессор настроен более оптимистично, но, когда речь идет о таком... внушающем беспокойство случае, как этот, я имею обыкновение предлагать родным, пришедшим в клинику, сделать передышку между улицей и палатой. Это позволяет им войти к больному более спокойными, а я успеваю... изменить их поведение и внешний вид, потому что надо же думать о том, какое впечатление они произведут на того, кого пришли повидать.
– О чем вы? – переспросил Адальбер.
– О том, что залитое слезами лицо, растрепанные волосы, преждевременный траур производят на больного тягостное впечатление. Слава богу, к вам это не относится, – прибавила сестра, повернувшись к Лизе и с улыбкой рассматривая костюм из черного бархата и бледно-голубого шелка, в котором княгиня выглядела такой элегантной: тюрбан из обеих материй плотно закрывал ее голову, позволяя увидеть надо лбом лишь корни темных волос.
– Мадам выглядит... безупречно!