Жемчужина востока
Шрифт:
– Ну, спокойной ночи, дитя мое, – проговорил старик, – завтра мы с тобой увидимся, а теперь пора на покой!
Мириам послушно вернулась в свою горницу и легла спать. Во сне все время видела она молодого римского сотника.
Встав поутру, Мириам принялась за свое любимое занятие – лепку из глины. Это давалось ей легко, она от природы имела дарование. Работы ее вызывали всеобщее удивление путешественников, заглядывавших в селение ессеев, и всегда раскупались. Вырученные деньги шли на поддержку бедных. Мастерскою служил небольшой тростниковый навес в саду у стены, где Мириам ежедневно проводила по нескольку часов
– Не смущайся, дочь моя, – начал старик, – я привел сюда нашего гостя, чтобы показать ему твою работу!
– Ах, дядя, взгляни на меня! Разве я могу показаться кому-нибудь в таком виде? – воскликнула Мириам, показывая мокрые руки и испачканное глиной платье.
– Смотрю и ничего решительно не вижу! – сказал старик. – Разве что-нибудь не ладно?
– Я тоже смотрю и восхищаюсь! – вступил в разговор Марк. – Хорошо, если бы мы чаще заставали женщин за таким прекрасным занятием.
– Ты смеешься, господин, – возразила Мириам, – возможно ли восхищаться незаконченной работой новичка в искусстве? Ты ведь видел лучшие произведения великих греческих мастеров, о которых я только слыхала!
– Клянусь троном цезаря, госпожа, – воскликнул он горячо. – Я не художник, но самый выдающийся художник нашего времени Главк не создал бы подобного бюста!
– О, конечно! – улыбаясь, сказала Мириам. – Главк помешался бы, увидев его!
– Да, от зависти! А что ты делаешь с этими произведениями искусства? – И он указал рукой на целый ряд работ, расставленных на полке под навесом.
– Я продаю их желающим, вернее, дяди мои продают их, а вырученные деньги идут на бедных!
– Не будет ли нескромно с моей стороны спросить, за какую цену вы их продаете?
– Иногда путешественники дают мне по серебряному сиклю, а за группу верблюдов с арабом-проводником я получила целых три сикля!
– Один сикль! Три сикля! О, я куплю их все! Нет, это просто грабеж! Ну а этот бюст, что он стоит?
– Это не для продажи, – сказала Мириам, – это мой скромный дар дяде, вернее, дядям, которые хотят поставить этот бюст в зале совета!
Вдруг счастливая мысль озарила Марка.
– Я пробуду здесь несколько недель, – сказал он, – не согласишься ли ты, госпожа, выполнить мой бюст такой же величины, и сколько это будет стоить?
– О, много, очень много! – отвечала девушка. – Мрамор здесь дорогой, да и резцы изнашиваются… Это будет стоить… 50 сиклей… Да, 50 сиклей! – повторила она неуверенно.
– Я небогатый человек, – воскликнул Марк, – но охотно дам двести сиклей!
– Двести! – пробормотала Мириам. – Нет, это безумие! Я не могу, не смею взять такую сумму… Ты, господин, вправе будешь сказать, что попал к разбойникам, которые ограбили тебя… Нет, если мои дяди разрешат мне принять этот заказ и у меня хватит времени, я постараюсь сделать все, что могу, за 50 сиклей, но только я должна предупредить тебя, господин, что тебе придется просидеть немало часов, чтобы получилось хоть слабое
– Пусть так! Как только я снова попаду в какую-нибудь цивилизованную страну, я доставлю тебе столько заказов, что твои нищие превратятся в состоятельных людей. А пока я к твоим услугам! Начинай, госпожа, сейчас же, если тебе угодно!
– Я не имею разрешения, а без этого не смею приступить к такой работе!
– Совет кураторов должен решить, может ли она исполнить твое желание, – вмешался Итиэль. – Но я не вижу ничего предосудительного в том, чтобы моя племянница начала лепить из глины твой бюст. Если совет не даст согласия, его можно уничтожить!
– Благодарю тебя, почтенный Итиэль, за твое разрешение. Где прикажешь мне сесть, госпожа? Ты увидишь, я буду для тебя самой послушной моделью.
– Сиди здесь, господин, и смотри вот сюда, в мою сторону, если тебе благоугодно. Ну, вот так!
И сеанс начался.
Глава VIII
Марк и Халев
На другой день Итиэль, как и обещал, предложил совету решить, может ли Мириам принять заказ римского центуриона. Ессеи, по обыкновению, долго совещались, как всегда, когда дело касалось их возлюбленной питомицы, но разрешение приступить к работе дали с условием, что на сеансах будут присутствовать трое старейших братьев ессеев, в их числе престарелый учитель Мириам.
Таким образом, Марк, явившись в назначенный час в мастерскую, застал там трех седобородых старцев в белых одеждах, а позади их – темную фигуру Нехушты, приветливо улыбающуюся. При появлении Марка старцы поднялись и поклонились ему. И он отвечал низким, почтительным поклоном, затем приветствовал Мириам.
– Скажи мне, госпожа, эти почтенные отцы ожидают своей очереди стать моделями или же это критики? – спросил римлянин.
– Это критики, господин! – коротко ответила девушка, снимая мокрый холст с глыбы сырой глины и принимаясь за работу.
Так как старички сидели рядом в глубоких креслах, стоящих вдоль задней стены в глубине мастерской и вставать со своих мест считали неудобным, то следить за ходом работы просто не могли. А между тем из-за привычки всех ессеев вставать до зари старичков, сидящих в этот жаркий полдень в тени навеса, невольно клонило ко сну. Вскоре все трое заснули крепким, блаженным сном.
– Посмотрите на них, – заметил Марк, – прекраснейший сюжет для художника!
Мириам сочувственно кивнула головой, взяла три куска глины и проворно слепила портреты трех спящих старцев и, когда те проснулись, показала им. Добродушные старички от души рассмеялись.
Каждый день сеансы повторялись, и славные старички-кураторы каждый день засыпали, так что молодые люди оставались, в сущности, наедине. Ничто не мешало их взаимному обмену мыслями и чувствами. Марк рассказывал молодой художнице о войнах, в которых принимал участие, о странах, которые он имел случай посетить; девушка же передавала ему различные подробности из своей жизни среди ессеев. Однажды разговор их коснулся религий. Марк имел возможность ознакомиться с различными верованиями как западных, так и восточных народов. Все они, видимо, не удовлетворяли его, не внушали большого уважения. Тогда Мириам решилась изложить ему, как умела, главные основы новой религии – христианства, о котором в то время непосвященные имели лишь смутное представление.