Жемчужная луна
Шрифт:
Прибирая выбившиеся черные и серебряные пряди и укладывая их в узел на затылке, она обратила внимание на тонкие морщинки под глазами и трясущиеся руки.
Ее некогда такие нежные пальчики от монотонной и тяжелой работы стали такими некрасивыми – совсем не то, что должен был помнить Гарретт.
«Я не могу видеть его, не могу!» – «Но тебе придется. Ради дочери. Иди».
У Гарретта Уитакера тоже колотилось сердце от радости и от страха. Вот уже несколько месяцев он давал себе волю и фантазировал о самом заветном, самом
Но Гонконг двадцативосьмилетней давности, за исключением «Пининсулы» и паромов Звездной линии, исчез. Он уже и в то время казался оживленным и современным городом, но это было ничто в сравнении с новым Гонконгом.
Гарретт любовался этим новым городом, его незнакомыми очертаниями с палубы парома «Мерцающая звезда». Золотистые небоскребы сияли в лучах солнца, как гигантские золотые слитки на фоне серо-стального неба. И даже на пике Виктории белела новая корона!
«Что же сталось с невинной восемнадцатилетней девочкой и усталым двадцатичетырехлетним пилотом, обретшим радость и счастье любви? – подумал он. – И где, где теперь те волшебные места, где мы бродили влюбленными?»
Все исчезло. Все – и девочка, и летчик, и места, где они любили. Джулиана и Гарретт изменились, как и Гонконг. Оба достигли успехов в жизни, и вполне естественно, что для места новой встречи был избран бар, где за ленчем заключались миллиардные сделки.
Гарретт, подходя к отелю «Мандарин», испытывал только печаль. Он не хотел, чтобы прежние летчик и девочка умирали, в его сердце они жили всегда, молодые и счастливые; когда бы он ни вспомнил о Джулиане, его душа снова становилась юной, и весь мир озарялся прекрасным светом.
Неожиданно шаги Гарретта замедлились. Может, было бы лучше навсегда остаться наедине с воспоминаниями и мечтами о том, что могло бы быть, если?.. Но его сердце говорило, что все поразительные совпадения последнего времени – это дело рук судьбы, что они с Джулианой уже расплатились со всеми долгами… Но ведь судьба никогда не была благосклонна к их любви; а что, если впереди ждет самое жестокое ее наказание?
Она уже была в ресторане, сидела на золотисто-рыжем диванчике, отделенном от других посетителей замысловато гравированными стеклянными перегородками. И она была не одна: рядом с ней стояла какая-то элегантно одетая женщина, они болтали о чем-то, и это дало Гарретту возможность немного рассмотреть ее.
Да, это была Джулиана, женщина, которую он любил. Да, теперь в ее волосах пробивались тонкие серебряные нити. Да, под глазами были морщинки – как и у него, и когда она жестикулировала, Гарретт видел, что стройные тонкие пальчики, которые он так любил когда-то, остались столь же изящными, но слегка опухли в суставах.
Но это была Джулиана. Она заметила его, и хотя сделала над собой усилие, чтобы скрыть радость, эта радость выплеснулась из ее глаз ярким светом.
Гарретт хорошо помнил этот свет.
Он никогда не забывал о нем и не забудет.
– Джулиана, – тихо
– Привет, Гарретт! – «Любовь моя!»
Он почти не изменился, разве что стал еще красивей; его темно-зеленые глаза стали серьезней, и он улыбался ей…
Джулиана вдруг нахмурилась, и Гарретт взмолился – пусть это только потому, что они не одни! Но вот знакомая Джулианы ушла, а она все еще была напряжена; вот снова кто-то подошел и поздоровался с ней, на этот раз ей пришлось из вежливости представить его, и его узнали – в конце концов, не зря же он был владельцем «Уитакер Энтерпрайзис» – а девочка и летчик исчезли, они умерли?.. нет!
– Джулиана, ты голодна?
Она готова была услышать от Гарретта любой вопрос, тысячи вопросов, но только не этот. Тихо рассмеявшись, она ответила:
– Совершенно нет.
– Тогда уйдем отсюда?
– Уйдем?
– Пожалуйста, Джулиана, идем со мной.
На Гарден-роуд их встретили порывы холодного зимнего ветра. Но ветер не мог остановить Гарретта – наоборот, он был признаком того, что они наконец оказались одни, им никто не мог помешать.
Идущий на Пик трамвай был почти пуст, и несколько заядлых туристов, приехавших в Гонконг в погоне за летом, предпочли остаться в теплом помещении Башни на Пике. Прогулочная тропа целиком принадлежала Гарретту и Джулиане.
Джулиана была здесь несчетное количество раз. Она проводила бесчисленные часы, стоя точно на том месте, где нашел ее Гарретт, ожидая его в серебристом свете луны.
Джулиана отлично знала, где она стояла в тот самый миг, когда изменилась вся ее жизнь. Но не она, а Гарретт замедлил шаги, вспомнив все после этих долгих лет.
Его темно-зеленые глаза осветились радостью, как в тот апрельский вечер, и он тихо сказал, как тогда:
– Меня зовут Гарретт.
И она прошептала в ответ, как тогда:
– Меня зовут Джулиана.
И свершилось чудо – она снова оказалась там. Снова наступила та давно прошедшая ночь, она снова переживала все ее радости, все чувства проснулись в ней: это была судьба, судьба, направлявшая все ее шаги и действия за восемнадцать лет к одной цели – к тому, чтобы привести ее в эту лунную ночь на это место, к нему.
Джулиане стало вдруг тепло, словно это не был холодный зимний день, и даже цвет неба изменился – с угрожающего серого на сияющий серебристый… ей захотелось, чтобы этот волшебный миг не кончался никогда, чтобы она навсегда осталась тут, залитая мягким свечением серебристой луны и его зеленых глаз.
Ее молитвы были услышаны: Гарретт помнил об их любви, их клятвах и чуде, которое произошло с ними.
Что-то резко хлестнуло ее по лицу; порыв холодного зимнего ветра, а вместе с ним и сбившаяся на лицо серебристо-черная прядь напомнили ей о суровой реальности: сейчас декабрь, а не апрель, просвистел ей ветер. Сейчас – это сейчас, а не тогда. И никакой серебристой луны, только серебро твоих волос; нет никакого чуда, есть только твои тайны, которые он не знает, и тебе придется раскрыть их ему.