Жемчужная река
Шрифт:
Слова «супруга» и «свадьба» разбудили в душе И-Тэ воспоминания о разбитом счастье. И невольно имя Лиу-Сиу вспомнилось печальному астроному. Если он не мог на ней жениться — это не значило, что он не желал ей самого светлого счастья.
Неожиданно для самого себя он подошел к молящемуся, отвесил ему церемонный поклон и сказал:
— Я слышал вашу молитву. Верно, такова воля Будды, ибо я могу исполнить ваше заветное желание.
— Вы… Каким образом? — удивился незнакомец, с любопытством разглядывая молодого ученого.
— Да, я.
И, назвав себя, И-Тэ заговорил о Лиу-Сиу как о девушке, одаренной всеми
Говорил он так просто и горячо, что незнакомец невольно улыбнулся и сказал:
— Однако вы преданный родственник. Но почему вам не жениться на ней, раз вы приходитесь ей двоюродным братом?
— Я слишком беден, чтоб жениться, — ответил И-Тэ, покраснев. — А кроме того, я решил посвятить свою жизнь науке.
— Это — другое дело. Мне остается лишь поблагодарить вас за совет, — ответил купец, наклонив голову. — Я сегодня же пошлю сваху к мадам Лиу. И если дочь ее окажется такой, как вы о ней говорите, я буду вам более чем признателен. Зовут меня Линг Тиэн-ло. Я — член Хоппо. А это значит, что, если этот брак состоится, я обязуюсь доставить вам самый широкий кредит.
И-Тэ смутился.
Среди коммерческих объединений Кантона Хоппо было гегемоном. Хоппо получало в свою пользу все таможенные пошлины южных провинций. Хоппо нормировало цены на чай — одним словом, было своего рода государством в государстве.
Смущенный тем, что заговорил с таким важным лицом, молодой ученый стал кланяться и извиняться и почтительно вручил купцу адрес тетушки, а потом вышел из кумирни с низким поклоном, с глазами, полными слез.
Не подумав, поддался он чувству самопожертвования и слишком поздно понял, что собственными руками возвел между собой и Лиу-Сиу непреодолимую преграду. Вот почему ему захотелось в последний раз увидеться с нею, рассказать ей все, что случилось в пагоде Ми, и навеки проститься с разбитой мечтой.
Не застав своих родственников дома, он снова зашел к ним на следующий день, и оба эти посещения возбудили ревнивые подозрения Красного Паука.
Между тем Линг Тиэн-ло не терял ни минуты. Через сутки после беседы с И-Тэ почтенная и опытная сваха посетила дом мадам Лиу, и через две недели сватовство было закончено.
Линг Тиэн-ло пришел в восторг от Лиу-Сиу, а сын его всецело положился на вкус отца и с нетерпением ждал свадьбы.
Лиу-Сиу покорно положилась на выбор матери и только порою вздыхала, вспоминая бедного И-Тэ. Впрочем, это не помешало ей с интересом заняться приданым как раз в то время, когда Мэ-Куи дурачила влюбленного мясника.
Переспав ночь, Чу, как всегда, открыл свою лавку, и никому из покупателей не пришло в голову, какую пытку переживал он в глубине души. Маска спокойствия сковала его черты. Однако Мэ-Куи не решилась показаться ему на глаза, понимая, что красная афиша должна была поразить его в самое сердце.
Прошло несколько дней. Однажды утром Мэ-Куи подошла к калитке, подстерегая минуту, когда лавка Чу полна покупателей, чтоб незаметно выскользнуть из дому и сбегать за покупками в далекий квартал. Выглянув на улицу, она с удивлением заметила, что лавка остается закрытой.
Она окликнула проходящую соседку и со вздохом облегчения узнала, что Чу ликвидировал дела и выехал из города.
Одни думали, что он уехал в Америку, другие — что ему надоело сидеть на одном месте и он переселился
Мэ-Куи пришла в ужас. Охваченная безотчетным страхом и угрызениями совести, она чуть-чуть не призналась мадам Лиу в своих проделках, но боязнь упреков ее удержала, и она все откладывала неприятную беседу. А потом настал день свадьбы, новые хлопоты, и неловко было расстраивать невесту. Да и сама Мэ-Куи понемногу успокоилась. Она решила, что Чу покончил жизнь самоубийством и, не жалея о своей проделке, думала об одном — как бы лучше нарядиться в день свадьбы своей барышни.
Впрочем, не одна Мэ-Куи забыла о Красном Пауке. И когда Лиу-Сиу села в свадебный паланкин и ее унесли в дом будущего супруга, никто в городе Фун-Зи не вспоминал его нескладную фигуру.
Только уличные мальчишки нарисовали на забитых ставнях мясной огромного красного паука. И хотя дождь понемногу смыл это отвратительное изображение, Мэ-Куи невольно вздрагивала от страха, выходя из калитки мадам Лиу.
Глава IX. В тюрьме
Палач исчез. Тяжело захлопнулась дверь, брякнули ржавые засовы — и Лиу-Сиу осталась одна. Она сжалась на грубой циновке и просидела несколько часов не шевелясь. Напрасно силилась она собраться с мыслями. Странная пустота была в ее мозгу, и ей казалось, что она сходит с ума.
Потом, когда прошло оцепенение и она отдала себе отчет в своем положении, все ее помыслы обратились к матери. Как ей будет больно, когда она узнает, что та, чье счастье она создавала с такою нежною радостью, обвиняется в ужасном, зверском преступлении…
Потом она вспомнила прошлое, свою девичью комнатку на улице Златокузней, веселую Мэ-Куи, цветы на окошке, рукоделия, бедного И-Тэ, которого так безжалостно обвиняет префект, — и горькие слезы потекли из ее глаз.
Зато таинственные и страшные события брачной ночи она никак не могла припомнить. Мелькало что-то смутное, обрывчатое. Она не верила, что это правда, и, закрывая глаза, молила Будду избавить ее от этого ужасного кошмара.
Но, открывая глаза, она снова видела стены тюрьмы, и кошмар становился действительностью.
Настала ночь, а с нею — новые ужасы, не похожие на дневные.
Одна. Одна в проклятом месте, во власти палача, о котором она не могла вспомнить без дрожи отвращения.
Дрожащий свет факелов, освещавших двор тюрьмы, едва пробивался сквозь узкое окошечко. Она дрожала от голода и холода и все же не решалась притронуться к рисовой лепешке и кружке воды, которые бросились ей в глаза у двери камеры.
Ей казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы раздавить кишащую массу грязных насекомых, густо обсевших стены. Ей казалось, что она слышит шорох их бесчисленных лапок.
А стоны осужденных доносились со двора, напоминая ей о том, что здесь страдание не знает передышки.
Ночь длилась бесконечно долго, а Лиу-Сиу не сомкнула глаз. И если бы на рассвете ее заставили взглянуть на себя в зеркало, она, конечно, не узнала бы себя.
Волосы ее сбились и рассыпались по спине, и вместо роскошного свадебного наряда простая темная ткань покрывала ее фигурку. Веки распухли от слез и бессонницы, щеки ввалились и побледнели, губы дрожали от еле сдерживаемых рыданий, а атласные розовые туфельки промокли и покрылись корою грязи и крови.