Жемчужница
Шрифт:
Вайзли деловито приподнял брови, устраиваясь в кресле поудобнее и опираясь щекой о кулак, и неторопливо облизнулся, нахмурившись.
— Ну хотя бы с того, — покровительственно начал он, заставляя внутри у Лави всё трепетать. Стоит ли говорить, как ему нравилась эта давящая авторитетом и властностью черта характера, являющая себя настолько редко, что невозможно полностью насладиться ею и пресытиться? Иногда возникало ощущение, будто у парня под рукой спал опасный лев, который мог в любой момент с гулким рыком оскалить клыки. — Почему ты не сказал, кто ты, — равнодушно договорил Вайзли, и Лави недовольно поджал губы.
Ответить
Быть честным и спокойным, помнишь?
— Да как-то… — неловко пожал плечами парень, хмуря брови, — не было необходимости.
С губ юноши сорвался смешок.
— Еще один, — бросил он недовольно и чуть поморщился. — И когда же эта необходимость могла возникнуть? Никогда?
Лави снова пожал плечами. Когда Вайзли смотрел на него так остро и прямо, ему было совсем неуютно, а такое происходило чрезвычайно редко — всего пару раз, когда парень косячил настолько сильно, что без серьезных разговоров не обходилось. То есть вот вообще никак.
В такие моменты Вайзли никогда на него не ругался, он просто смотрел и ровным тоном цедил слова — как яд из жал. И — был очень похож на своего отца и старших братьев. Шерил, Тики и Майтра, какими бы разными ни казались, все равно были одной крови. И — одного поля ягоды, кажется, уродившиеся слишком похожими на Дориана.
Ну Тики — точно. Лави даже казалось, что именно поэтому Алане и разрешили остаться тут. Впрочем, сейчас дело было не в этих двоих, а в Вайзли. Тритон вздохнул.
— А тебе так важно, кем я являюсь? — кротко поинтересовался он у юноши. — Это ведь все одно — про сирен я тебе так и так рассказывал, отвечал на твои вопросы… А ничем особенным все равно не обладаю — ни званий, ни привилегий, да и яд крылаток не лечит, а убивает. И смысл тебе было говорить?
— Чтобы просто быть честным? — Вайзли склонил голову набок, давая понять, что такой ответ ему не по нраву, и сжал губы в тонкую линию. Лави мучительно захотелось поцеловать его. — Я тебе никогда не лгал.
— Даже когда дело касалось экспериментов? — тритон ухмыльнулся и устроил локти на подлокотниках, удобно разваливаясь в кресле и расслабляясь. Больше друг не цедил слова, а значит, буря почти миновала. — Когда ты говорил, что они безопасные, а потом ходил с ладонями в волдырях?
Вайзли остро взглянул на него, буквально выжигая в нём дырку, и недовольно вскинул подбородок.
— Это был просто эксперимент, — важно проговорил он, заставляя Лави изо всех сил сдерживать вырывающуюся на лицо улыбку, и прищурился. — И изначально я действительно считал его безопасным, — поджал юноша губы, скрестив руки на груди, и глубоко вздохнул, не отводя пронзительного взгляда.
Лави все же лукаво улыбнулся, с удовольствием наблюдая за тем, как напускное равнодушие и эта цепенящая властность пропадают с лица Вайзли.
— Но ведь ты знал, что может произойти, не так ли? — поиграл парень бровями, чуть наклоняясь вперёд и чувствуя, как расслабляются до этого слишком напряжённые мышцы. — И уже это безопасным его явно не делало, — знающе покачал он головой, поджав губы и прикрыв глаз как заправский торговец, расписывающий красоту и практичность своего товара, и наблюдая за юношей сквозь слегка приоткрытые ресницы.
Вайзли ожидаемо вскинулся, в тот же миг окончательно теряя свою угрожающую и подчиняющую холодность, и сердито сморщился.
— Я не могу сделать что-то не так! — негодующе воскликнул он, чуть приподнимаясь
— Но ведь волдыри от ожогов были, — пожал он плечами, и Вайзли с несколько секунд пронизывающе смотрел ему в лицо, а потом глубоко вздохнул, закатив глаза, и плюхнулся в кресло.
— Ты отошёл от темы, — уже явно не надеясь на что-то серьёзное и смирившись, что вести разговор у него не получится, выдохнул юноша.
— А ты позволил себя увести, — шутливо хохотнул Лави, наслаждаясь наконец тем, что просто может посидеть рядом с ним. Пусть между ними и этот проклятый стол.
Который пока нельзя, наверное, пересекать.
Потому Вайзли устало взглянул на него, и в его глазах была обида. Та самая обида, которая обычно бывала у детишек, когда им рассказывали неутешительную правду о том, что того, во что они всей душой верили, не существует.
Лави сглотнул.
— Ты боялся мне рассказать? — тихо выдохнул Вайзли и принялся вдруг взволнованно (так странно видеть его таким: взволнованным. И из-за кого? Из-за одного обычного Лави) перечислять явно всё то, что приходило ему в голову: — Потому что война и все дела? Или потому что тебе было стыдно? Или, может быть, ты просто не хотел делиться своим секретом? Даже со мной? — потерянно прервал он сам себя и поджал губы.
Лави прикусил губу, наконец понимая природу поведения друга. Дело было не в том, что он ему соврал, а в том, что выказал ему своим поведением недоверие. А ведь у него тоже были причины. Пусть даже и идиотские. У всех ведь свои секреты, в конце концов.
— Да никто не знал, — произнес он тихо и отвел глаза, больше не в силах удерживать взгляд собеседника. — Ни ты, ни Тики… Вообще никто. Знали только старик и я, — здесь Лави помолчал, не решаясь продолжить, но мотнул головой. — Потому что я сам не хотел помнить об этом. Понимаешь?..
Вайзли прикусил тут же вспыхнувшую краснотой нижнюю губу и в серьезной задумчивости защелкал костяшками тонких длинных пальцев, переставая сверлить тритона взглядом и глядя куда-то в стену над его головой.
И Лави решил воспользоваться выпавшим ему случаем увести тему в нужное ему русло.
— И потом… — он коротко усмехнулся, привлекая внимание юноши, и заметил: — У тебя ведь тоже есть от меня секреты.
Это, казалось, заставило Вайзли заметно заволноваться. Он перестал щелкать пальцами и сжал подлокотники своего кресла, забиваясь поглубже в него и бросая на него короткий взгляд исподлобья.
Как будто старался всеми силами что-то скрыть.
И Лави ведь даже знал, что именно.
— О чем это ты? — его голос звучал ощутимо обеспокоенно, и это заставило тритона легко улыбнуться. Он приподнялся, перегнулся через стол и внимательно всмотрелся в блестящие на свету глаза друга.
И — произнес:
— Я не спал тогда, Вайзли. В тот день, когда ты… — он прикусил губу, вспоминая момент прикосновения. — Я не спал.
Юноша побледнел тут же. Оцепенел словно, примёрз к креслу, вцепившись тонкими длинными пальцами в обивку подлокотников, и Лави в шутку подумалось, что это Изу, спрятавшийся где-то в комнате под кроватью, от волнения покрыл Вайзли изморозью — настолько белым и недвижным тот был. Кажется, и дыхание задержал. Это было бы мило (а это именно так и было), и тритон бы даже позволил себе умильно заулыбаться — если бы это не грозило быть подопытным в одном из предстоящих опытов.