Жемчужный узел

Прокопьева Дарья

– Правильно, – улыбнулась Лизавета, мысленно удивляясь: откуда деревенский парнишка знает, какую позицию принимать в вальсе?

А это был именно вальс. Лад хмурился, шевелил губами, считал шаги – танец выходил осторожный, медленный, совсем не похожий на веселье, развернувшееся возле костра. Но каким-то загадочным образом происходившее здесь заставляло Лизавету улыбаться куда шире.

Как-то незаметно Лад перестал следить за ритмом, а Лизавета почему-то решила не поправлять. Она вообще позабыла о правилах: вот темп замедлился, расстояние стало меньше – Лизавета уже чувствовала тепло чужого

дыхания на щеке. Дома после такого зашуршали бы сплетни, а здесь подобная близость казалась обычной. У костра еще и не так отплясывали!

Танец постепенно уводил их все дальше и дальше – от веселого треска огня, от шумной толпы, от музыки и от самого праздника. Спину Лизаветы мягко задевали ветви деревьев, которые они с Ладом огибали. Вот какой-то куст лизнул голые щиколотки, вот мягкая притоптанная трава сменилась другой, более жесткой.

Музыки почти не было слышно. Ее постепенно заменял шелест листвы, стрекот кузнечиков, мерный стук сердца Лада. Лизавета сама не заметила, как положила голову на его плечо, как прикрыла глаза, как позволила сомкнуться его теплым объятиям. Удивительно, сколь спокойно может быть в руках человека, которого знаешь всего три дня! И как неуютно может быть с людьми, с которыми выросла.

– Лизавета, – шепот Лада согрел ее ухо, пощекотал кожу дыханием.

Отвечать не хотелось. Казалось, человеческий голос нарушит магию этого места и времени, превратит медленный танец во что-то неловкое, недопустимое. Лизавета недовольно, еле слышно хмыкнула. Но Лада это не удовлетворило.

– Боюсь, нам все-таки надо поговорить, – чуть громче сказал он. – Это важно.

Она тягостно вздохнула. Что могло быть важнее этого чувства, которое теплилось сейчас у нее в сердце?

– Я должен тебе признаться. – Голос Лада стал еще громче, не обращать внимания на него стало сложнее, хотя видит Бог: Лизавета пыталась. – Ты оказалась здесь из-за меня.

Лизавета нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю, что это я виноват в твоем появлении здесь.

Наконец, она оторвала щеку от его плеча, открыла глаза. Лад смотрел серьезно, практически мрачно. В груди у Лизаветы кольнуло от неприятного предчувствия.

– Я знаю, что ты привел меня сюда. – Морщинка меж ее бровей углубилась, но на губах еще держалась улыбка. – И благодарна тебе за это. Признаюсь, поначалу я не думала, что тут будет весело, но рада, что ты показал мне, что это не так. Все было волшебно.

– Да. – Он почему-то печально улыбнулся, а затем протянул руку и нежно убрал выбившуюся из ее косы прядку. – И поэтому мне жаль, что я вынужден все испортить.

Лад ослабил объятия, и Лизавета сразу почувствовала холод. Как странно: она и не заметила, когда теплый вечер успел обернуться прохладной ночью, когда перестал согревать оставшийся позади костер. Лизавета чувствовала себя будто околдованной – и лишь сейчас колдовство медленно спадало с нее, подобно вуали.

– Я виноват в том, что ты оказалась здесь: на этом озере, в этой деревне. Это я привел тебя сюда. Я – тот водяной, который заключил сделку с твоим отцом.

Лизавета удивленно уставилась на Лада: что за чепуху он несет?

Но укол предчувствия в груди уже превращался в холод печального

понимания. Хотя она пыталась сопротивляться, думала, что ошиблась в Ладе – похоже, он оказался всего лишь глупым мальчишкой. Он просто решил подшутить над ней, назваться водяным, посмотреть на ее испуг, посмеяться, чтобы потом долго краснеть и извиняться. А когда извинения будут приняты, – снова танцевать вот так, под луной!

– Это правда, – видя ее смятение, проговорил Лад. – Ты ведь и сама знаешь, что правда. Наверняка думала: как странно, что водяной притащил тебя на озеро, но так и не появился, чтобы заявить свои права.

Он говорил, а глаза Лизаветы распахивались все шире. В ушах зашумело так, что она почти не различала слова, виски ныли от боли. Но в душе еще теплилась последняя надежда – может, ему все рассказала Ольга?

– Лизавета, – произнес он, и снова ее имя в его устах вызвало мурашки, но уже другие. – Посмотри, на чем ты стоишь.

– Что?

Она не договорила: вздрогнула, охнула и тут же почувствовала, как подогнулись колени. Лад подхватил ее, и как бы Лизавета ни хотела, чтобы он к ней больше не прикасался, все же с силой вцепилась в его плечи. Потому что у нее под ногами оказалась вода, и дна под ней было не разглядеть.

– Это… но как?

– Магия, – улыбнулся он, но в улыбке не отразилось прежнее веселье. – Я ведь уже сказал тебе, что я – водяной.

И тут осознание ударило по ней с силой грома, обрушившего небо. Лизавета разжала пальцы, спешно выпуталась из непрошенных объятий, едва ли не оттолкнула Лада… Но он удержал, вцепившись в ее предплечья.

– Тебе лучше не отпускать меня. Я – единственное, что держит тебя на воде.

Она с ужасом, граничащим с отвращением, поглядела на его пальцы. Они больше не казались теплыми – лишь обжигали. Хотелось вырваться, избавиться от прикосновения, от взгляда, от самого воспоминания об этом… Да его даже человеком назвать нельзя!

– Стой на месте, – голос Лада вдруг стал другим, твердым, слова посыпались, словно градины. – Ты утонешь, если я тебя отпущу.

Лизавета послушно замерла, хотя казалось – заледенела. Она боялась двигаться, боялась дышать и только думала, как бы скорее убежать, вернуться домой, спрятаться вместе с отцом от всего странного и немыслимого…

– Успокойся. Я не собираюсь тебя убивать, или есть, или что ты себе там надумала. Мне просто нужно с тобой поговорить, а это единственное место, где ты не сможешь от меня сбежать.

– Поговорить о чем?

– О том, что будет дальше.

Но она и так знала, что за этим последует. Будут три года заключения, три года издевательств и грязной работы, три года без белого света, глубоко под водой, в царстве водяных, русалок и прочей нечисти с холодными, неживыми глазами.

– Ты могла бы уйти. – Лизавета, удивленная, подняла голову. – Но ничем хорошим для твоего отца это не обернется.

Забрезжившая было надежда сменилась тихой досадой.

– Я знаю, – прошептала она. – Отец рассказал мне все: как не поверил байкам, как не оставил водяному… не оставил тебе подарок, как ты затребовал его дочь в услужение, как он хотел отказаться, а ты чуть его не утопил. Ни к чему повторять все это.