Жена Аллана

Хаггард Генри Райдер

– Идем, мисси! – сказал Гендрик. – Бабуины скоро вернутся. Он закинул на плечо мешок, в котором отчаянно бился белый бабуин, кричавший, как ребенок. Крики эти были ужасны.

Мы поспешно спустились по склону лощины и во всю прыть побежали домой. Поблизости от водопада, когда до стены сада оставалось не больше трехсот ярдов, мы услышали позади чей-то голос и, обернувшись, увидели, что все семейство бабуинов во главе со стариком бежит по траве, прыгая с камня на камень.

– Беги, мисси, беги! – задыхаясь, бросил мне Гендрик, и я полетела вперед, как ветер, оставив его далеко позади. Я ворвалась в сад, где работали несколько кафров, крича: «Бабуины! Бабуины!» К счастью, у работников были с собой палки и копья. Они выбежали из сада как раз вовремя, чтобы спасти Гендрика, которого едва не настигли бабуины. Однако бабуины вступили с ними в бой, хорошо дрались и бежали только после того, как старика убили ассегаем.

В краале, находящемся

на территории нашего поселка, есть каменная хижина, куда по решению моего отца иногда запирают провинившихся туземцев. Она очень прочная и имеет зарешеченное окно. Гендрик снес туда свой мешок и, развязав веревку, поставил на пол и убежал, прикрыв за собой дверь. Через мгновение бедная малютка выбралась из мешка и принялась метаться как безумная по хижине. Подпрыгнула к окну, схватилась за прутья решетки, повисла и билась о них головой, пока не показалась кровь. Затем свалилась на пол, уселась и заплакала, раскачиваясь, как ребенок. Зрелище было настолько грустное, что я тоже стала плакать.

Тут пришел мой отец и спросил, из-за чего столько шума. Я объяснила, что мы поймали маленького белого бабуина. Отец рассердился и велел отпустить его. Но, посмотрев на пленника через окошко, едва не свалился с карниза от удивления.

– Да ведь это не бабуин, а белый ребенок, которого бабуины украли и вырастили, – сказал он.

– Судите сами, мистер Аллан, прав ли мой отец. Вы видите Гендрику – мы дали ей имя Гендрика, поймавшего ее, – это женщина, а не обезьяна, но у нее обезьяньи повадки и такая же наружность. Вы видели, как она лазает по деревьям, а теперь слышите, как она разговаривает. Кроме того, у нее очень свирепый нрав, а когда она рассердится или приревнует, то буквально сходит с ума. Ее, должно быть, украли бабуины, когда она была совсем маленькая, а потом вырастили. Потому она так на них похожа.

Но я хочу продолжить свой рассказ. Отец сказал, что наш долг сохранить Гендрику, чего бы это ни стоило. Хуже всего было то, что целых три дня она ничего не ела, и я боялась, что она умрет. Все это время она неподвижно сидела и хныкала. На третий день я подошла к окну и протянула через решетку чашку молока и несколько плодов. Она долго смотрела на них, затем подползла, стеная, к окну, взяла из моих рук чашку с молоком, жадно его выпила, а потом съела и плоды. С тех пор она охотно брала пищу, но только из моих рук.

А теперь я должна рассказать вам об ужасном конце Гендрика. С того дня, как мы захватили Гендрику, наша местность заполнилась бабуинами, которые, видимо, следили за краалями. Как-то раз Гендрик отправился один к холмам, чтобы собрать лекарственные травы. Назад он не вернулся, и на следующий день были организованы поиски. У большой скалы, которую я могу показать вам, были найдены его останки, разорванные на куски, с переломанными костями, обломки его ассегая и четверо мертвых бабуинов.

Отец мой очень встревожился, но все же не отпустил Гендрику, говоря, что она человек и что мы обязаны вернуть ее людям. В известной степени нам это удалось. После убийства Гендрика бабуины исчезли из нашей округи и возвратились совсем недавно. После ухода бабуинов мы наконец решились выпустить Гендрику на свободу. К этому времени она очень ко мне привязалась. И все же при первой же возможности убежала. Но к вечеру возвратилась. Она искала бабуинов и не нашла. Вскоре после этого она начала говорить – я ее научила, – и с того времени полюбила меня так, что не оставляет одну. Мне кажется, она бы умерла, если б я уехала. День-деньской она глядит на меня, а ночью спит на полу моей хижины. Однажды она даже спасла мне жизнь, когда я тонула в разлившейся реке. Но она ревнива и ненавидит всех остальных людей. Заметьте, как сверкает она на вас глазами, потому что я говорю с вами!

Я взглянул на Гендрику. Она шла с ребенком на руках и искоса зло на меня посматривала.

Пока я размышлял над странной историей женщины-бабуинки, я думал, что лучше держаться от нее подальше, тропа сделала внезапный поворот.

– Посмотрите! – сказала Стелла. – Вот наш дом. Правда, он прекрасен?

Он действительно был прекрасен. Здесь, на западном склоне высокой горы, образовалось большое углубление, имевшее в поперечнике восемьсот – тысячу ярдов. Оно простиралось на три четверти мили. За ним шла отвесная стена высотой в несколько сот футов, а еще дальше высилась, уходя в поднебесье, большая гора Бабиан. Пространство, находившееся как бы в объятиях горы, состояло из трех террас, расположенных одна над другой, как если бы их распланировала рука человека. Справа и слева от верхней террасы зияли пропасти, в которые стекали потоки. Водопады были довольно большие, хотя низвергались с незначительной высоты. Эти два потока текли по обе стороны замкнутого пространства: один – на север, а другой, по течению которого мы следовали, – вокруг подножия горы. Стекая с террас, они превращались в каскады, так что взору приближающегося путника представлялось сразу восемь водопадов.

На берегу ручья слева от нас располагались краали кафров. Хижины, стоявшие правильными группами, имели веранды, как у построек басуто. Значительная часть всего участка была возделана. Я сразу заметил все это, так же как и необыкновенное плодородие почвы, залегавшей глубоким слоем: она смывалась с горных вершин на протяжении многих веков. Затем, следуя вдоль прекрасной проезжей дороги, по которой мы теперь ехали (она извивалась между террасами), мой взор остановился на главном чуде этого пейзажа. В центре верхней платформы, или террасы, площадью в восемь-десять акров, в роще апельсиновых деревьев, сверкали белизной постройки, каких мне еще не доводилось видеть. Они располагались тремя группами – одна в центре и две по бокам, немного позади. Но, как я узнал впоследствии, все они были сооружены по одному плану. В центре находилось здание, построенное как обыкновенная зулусская хижина, то есть в виде улья. Но только она была раз в пять крупнее самой большой из виденных мною хижин, материалом для ее постройки послужили глыбы обтесанного белого мрамора, сложили их люди, которые обладали недюжинными познаниями и опытом в деле возведения сводчатых зданий. Глыбы были соединены с такой точностью и искусством, что было трудно определить места стыков. От центральной хижины отходили три крытые галереи, которые вели в другие здания, совершенно такой же формы, только поменьше. Каждое окружала мраморная стена высотой около четырех футов.

Разумеется, мы находились еще слишком далеко от строений, чтобы разглядеть все эти подробности, но я сразу же получил общее представление о них и был поражен увиденным. Даже старый Индаба-Зимби, на которого не произвела впечатления женщина-бабуин, соизволил выразить удивление.

– Ого! – сказал он. – Тут полно чудес. Кто и когда видел краали, построенные из белого камня?

Стелла весело поглядела на нас, но ничего не сказала.

– Краали построил ваш отец? – наконец выдавил я из себя.

– Мой отец? Конечно, нет, – ответила она, – разве один белый человек смог бы возвести такие постройки, да еще проложить эту дорогу? Он нашел их готовыми.

– Кто же тогда построил их? – снова поинтересовался я.

– Не знаю. Отец думает, что они очень древние, ибо нынешние жители этих мест не знают, как уложить один камень на другой, а хижины построены так замечательно, что хотя им, видимо, уже несколько веков, ни один камень не сдвинулся с места. Я могу показать вам карьер, где добывался мрамор; он находится поблизости, а позади него – вход в древний рудник, где, как полагает мой отец, добывали серебро. Быть может, рудокопы и построили мраморные хижины. Мир стар, и несомненно, что многие из живших прежде народов теперь забыты 22 .

22

Краали, сходные с теми, которые описал мистер Куотермэн, были обнаружены в трансваальском округе Марико. Один из них изображен в книге мистера Андерсона «Двадцать пять лет в фургоне», т.II, стр.55. – Примеч. автора.

Дальше мы ехали молча. Я видел в Африке много прекрасного, и в подобных случаях всякие сравнения пошлы и бесполезны. Думаю, однако, что никогда прежде не видал столь прекрасного пейзажа. Восхищала меня не какая-либо деталь его, а весь вид в целом. Могучая гора над бескрайними равнинами, огромные скалы, водопады, переливавшиеся всеми цветами радуги, реки, прорезавшие возделанные плодородные земли, тронутая золотом зелень апельсиновых деревьев, блестящие купола мраморных хижин… А над всем этим царила тишина вечера и бесконечное великолепие солнечного заката, который окрасил небосвод сверкающими красками и окутал гору и утесы пурпурно-золотистой мантией, отражаясь в спокойном лике вод, словно улыбка божества.

Возможно, что контраст с ужасными днями и ночами, проведенными в безнадежной пустыне, еще усиливал впечатление, а красота девушки, шедшей рядом, довершала очарование. Ибо я уверен в том, что из всего милого и прекрасного, что предстало тогда моему взору, она была всего милее и прекраснее.

Да, я быстро нашел свою судьбу. Но как долго придется мне ждать, чтобы найти ее вновь?

Глава VIII. Мраморные краали

Наконец мы достигли последней платформы, или террасы, и придержали лошадей у стены, окружавшей центральную группу мраморных хижин – мне приходится называть их так, за неимением лучшего названия. Наше приближение было замечено туземцами. Их этническую принадлежность мне так и не удалось точно установить. Они скорее относились к басуто и вообще к миролюбивой части народов банту, чем к зулусам и иным воинственным племенам. Несколько человек подбежали, чтобы отвести лошадей. На нас они взирали с удивлением и даже со страхом. Мы спешились. Мне это удалось с большим трудом, и если бы не помощь Стеллы, я не удержался бы на ногах.