Жена башмачника
Шрифт:
Энца положила по апельсину в каждую протянутую руку – маленькие символы надежды в месте, где о надежде давно забыли. Дети и не помнили, каково это – когда о тебе заботятся. В полном восторге они вопили: «Grazie mille», – миллион благодарностей. Они высосут из апельсина сок, насладятся мякотью, а потом сжуют и корки.
Собирая вещи, Энца вспоминала годы, проведенные в доме, где она была нежеланной гостей. Вся ее юность осталась здесь. Пластырь над глазом стягивал кожу, но для Энцы ранка была меткой, обозначившей конец
Дверь внезапно распахнулась. Энца вздрогнула от накатившего страха. Но тут же подбодрила себя улыбкой.
На верхней ступеньке стояла синьора Буффа.
– И что это ты тут вытворяешь?
– Покидаю ваш дом, синьора. – Энца поднялась по лестнице и протиснулась мимо Анны.
– Нет, и не думай! Ты не можешь! – крикнула синьора Буффа.
– Мой долг вам выплачен сполна. Шесть лет я готовила завтраки, обеды и ужины, мыла тарелки, стирала, сушила, гладила и складывала платья и панталоны для трех хозяек, – спокойно сказала Энца.
– Я хочу есть, – капризно протянула Анна.
– Так приготовьте обед, синьора.
– Энца, я тебя предупреждаю, я сообщу властям!
– Мои документы в полном порядке. И я вас не боюсь.
– Неблагодарная девчонка!
– Возможно. Но в этом доме таких много. – Энца прошла через кухню в гостиную, на ходу застегивая пальто.
– Что ты имеешь в виду? Отвечай! – Голос Анны звучал жалко. – Я сказала, отвечай!
Энца поняла, что отец был прав, утверждая, что наглец отступит, если дать ему отпор.
С лестницы донеслись шаги. Дора, Дженни и Джина цепочкой спускались друг за дружкой. Джина прижимала к груди младенца, Дора волокла ребенка постарше, а Дженни завязывала пояс халата, хотя время близилось к полудню.
– Она нас бросает! – простонала Анна.
– Да куда она пойдет! – фыркнула Дора.
– Пеленки! – выкрикнула Джина. – Тебе сегодня пеленки стирать!
– И печь хлеб! – подхватила Дженни. – Куда это ты собралась?
– Не ваше дело. – Энца повернулась к Анне: – Синьора, вы живете в доходном доме, а ведете себя как аристократка. Важничаете, претендуете на привилегии, хотя ни происхождение, ни образование не дают вам на них никакого права. Сыновей вы своих избаловали, и все они женились на бездельницах…
– Да кто ты такая, чтобы нас обзывать? – взъярилась Джина, подскакивая к ней.
Энца выставила руку, и Джина отшатнулась. А Энца продолжала, глядя Анне в лицо:
– Вы заслужили несчастную старость. Ваши невестки ни на что не способны, только ругаться. – Она обернулась к молодым хозяйкам: – Вы плодитесь как животные и ждете, что я буду готовить, стирать и прибирать за вами? Ну так настал ваш черед потрудиться! – И она распахнула дверь.
– Энца, немедленно вернись! – крикнула синьора Буффа.
– Вы пьяны, и неудивительно, что ваш муж предпочитает Западную Вирджинию.
– Он работает! Неблагодарная девчонка!
– Если слишком долго пинать собаку, в конце концов она покажет зубы. Я бы поблагодарила вас, но за все эти годы я не слышала от вас ни единого доброго слова. Поэтому вот что я вам скажу напоследок: «Глупая девчонка. Дура безмозглая». Каково
Энца вышла на крыльцо, оставляя позади несправедливый договор, ужасных женщин, орущих младенцев, грязные колыбели, прокисшие бутылочки, горы грязных пеленок, темный подвал и сломанную койку.
Глядя, как Энца сбегает по ступенькам, размахивая саквояжем, Лаура Хири просияла. За спиной подруги женщины семейства Буффа пронзительно выкрикивали ругательства:
– Puttana!
– Strega!
– Pazza!
– Porca di miserabile! [58]
На Адамс-стрит одна за другой распахивались двери. Соседки едва не вываливались из окон, наслаждаясь представлением у дома 318. Кое-кто даже с комфортом устроился на крыльце, радуясь, что на сей раз несчастье на этой улице пришло не к ним.
58
Проститутка! Ведьма! Чокнутая! Грязная сука! (ит.)
А Энца упивалась воздухом свободы. Милая, добрая Лаура обнимала ее одной рукой, неся в другой ее саквояж и шляпную коробку.
Женщины Буффа продолжали верещать где-то сзади, но подруги гордо шагали в ногу. Даже когда к хору присоединились соседи, Энца и Лаура никак не отреагировали. Они шли, вскинув голову, и проклятия падали вокруг, точно не достигшие цели стрелы.
Свернув на Гранд-Канкорз, они переглянулись, бросились бежать и не останавливались до самого причала, где ждал паром. Они взлетели по сходням, и пароходик запыхтел через реку к Манхэттену.
8
Шоколадный трюфель
Un Tartufo di Cioccolata
Рождественским утром нет места безмятежнее Нью-Йорка. На улицах стояла такая тишина, будто они были устланы бархатом.
Чиро закатил ремонтный фургон в каретный сарай на Хестер-стрит, достал из него спальный мешок, жестянку для завтраков и коробку шоколадных трюфелей, купленную в кондитерской. Карла и Ремо сходили к рождественской мессе в церковь Святого Франциска Ксаверия, после чего отправились в Бруклин, чтобы навестить племянников синьоры.
Чиро отпер дверь лавки и прошел в свою комнату. Разложил на койке лучшую рубашку, брюки, носки и белье, снял с пальца кольцо с печаткой и положил его на тумбочку. Взял свежее полотенце и пошел наверх, где на кухне была отгорожена ниша, служившая ванной комнатой. Пока ванна на четырех ножках наполнялась водой, он брился, стараясь не порезаться. Почистил зубы пастой из смеси соды с солью и тщательно прополоскал рот. Снял одежду, забрался в ванну и, начиная с волос, лица и шеи, стал намыливаться, не пропуская ни единого участка тела. Он не забыл про маленькую щеточку, которой тщательно почистил ногти, а в конце особое внимание уделил пяткам. Теперь он носил обувь по размеру, и перемены были хорошо заметны – никаких волдырей и мозолей, хоть он и проводил на ногах по тринадцать часов в день.