Жена криминального авторитета
Шрифт:
— Где ваш муж? — не оборачиваясь, спросил, делая ещё один шаг. Мне нужно понять, куда мне двигаться, чтобы поговорить.
— Он на кухне. Мы как раз завтракали. Присоединишься?
— Нет. Я спешу. Тем более, нужно забрать вещи жены и собаку, так как в нашем доме ничего нет, — говорю, при этом направляюсь в кухню, где завтракает глава семьи.
При виде меня тесть привстаёт, подавая мне свою руку для рукопожатия. Только я не принимаю этот жест, а просто сажусь напротив него в расслабленной позе, как бы говоря этим, что я буду говорить, а ты будешь слушать.
— Здравствуй,
Я же молчу, смотрю прямо в его глаза и не понимаю, как так можно поступать со своей дочкой. Они даже не удосужились поинтересоваться, как она, и как ей спалось ночью в незнакомом доме.
Понимаю, что не все родители хорошие и любят своё дитя. Но они могли бы продемонстрировать хоть какое-то беспокойство, ведь с ней случилось такое, что ни одному ребёнку не пожелаешь. А она ребёнок несмотря на то, что ей уже восемнадцать лет исполнилось. Она ещё совсем маленькая, наивная, добрая девушка, которая и мира толком не знает. Не знает, насколько он ужасен. Не знала.
Аврора очень хрупкая девушка. И я действительно боюсь её касаться, потому что чуть тронешь — она разобьётся, рассыплется мелкой мозаикой у меня в руках. А я этого не хочу.
— Что-то случилось с Авророй? — вдруг спрашивает тесть, понимая, что я молчу, не отвечая на его вопрос.
И это меня поражает, так что я даже приподнимаю одну бровь в удивлении.
— Решили всё-таки узнать, как ваша дочь? — задаю свой вопрос, не желая отвечать на его.
К их семье она теперь не имеет никакого отношения. Да, они её родители, но она моя жена. Поэтому я не собираюсь отвечать на их вопросы о ней. Они не заслужили это знать.
— Мы всегда заботимся о своей девочке, — вот теперь я ещё больше в удивлении, слыша слова мужчины. — Ты же знаешь, она наша дочка, и мы её любим.
В каждом слове фальшь, от которой тошнит и становится мерзко. Я ведь знаю Никольского, и на что он способен. Это при семье он хороший и пушистый, как кот. Но вот за пределами этого дома, который он приобрёл далеко не на честные деньги, это не так.
— Аврора моя жена! — начинаю говорить спокойно, но твёрдо, чтобы они поняли всё. — Теперь она не имеет никакого отношения к вам. Я сюда приехал за её вещами и собакой, но это далеко не всё.
Вижу, как из-за моих слов, а точнее, из-за тона, которым они были произнесены, на скулах тестя заходятся желваки, а краем глаза замечаю, что рядом стоит тёща. И мнётся, как маленькая девочка. Вот вроде хочет открыть рот, но молчит. Поглядывая на своего мужа, злость которого уже довольно очевидна. Бесится, что я с ним так разговариваю, а он не может ничего сделать. Но ничего мне не говорит, потому что знает — одно его слово, и я сотру его в порошок. У меня руки длинные — я достану его, где бы он ни был.
— Ну, что ты, Марат, мы же любим нашу Аврору. Она наша дочка и, конечно же, мы за неё переживаем, — говорит приторным голосом.
— Рот закрыли! — не выдерживаю, повышаю голос, ударяя кулаком об стол, отчего Алиса Семёновна Никольская вздрагивает. — Я не хочу слышать эту фальшь из ваших ртов. Чтобы
Делаю короткую паузу, чтобы они вняли моим словам, а потом продолжаю.
— Почему Аврора не помнит некоторые эпизоды своей жизни? — не говорю про то, что она не помнит, что спасла меня, потому что это опять же не их дело, а только наше с Авророй. — И почему вы мне об этом не сказали, тогда как я просил вас рассказывать всё, что происходит с девушкой? — мог голос холодный, яростный, потому что я имел право знать, что она потеряла память.
— Мы не хотели, чтобы ты знал, Марат, — говорит Никольский, смотря на меня прямо, не боясь. Но ему стоит меня бояться, потому что я не намерен играть с ним в салочки. — Она не помнит некоторые эпизоды своей жизни, но доктор говорил, что это временно. Видишь ли, после того, что с ней произошло, это нормально. Мозг всего лишь закрывает доступ к плохим для неё воспоминаниям. Вот и всё, — пожимает плечами, как будто это действительно в норме.
А я еле сдерживаю себя, слыша его слова, чтобы не разорвать, не убить этого подонка, для которого в норме, что его ребёнок страдает, и ему похер, что она мучается. Убью. Убью подонка, и никто меня не остановит.
Я жестокий, да, но с такими, как Никольский, нужно только так, и больше никак.
Беру себя в руки, чтобы не наделать ошибок, которые сейчас ни к чему. Я разберусь с ним. Но потом. Сейчас прежде всего Аврора. Её защита. И ничего больше.
— Чтобы я и близко вас не видел рядом с Авророй. Не смейте к ней приближаться и узнавать, как она и где, — каждое моё слово твёрдо звучало на кухне дома Никольских. Властно, яростно, так, чтобы они поняли их и не посмели подходить и на пушечный выстрел к ней.
Встал так, что ножки стула заскрипели по полу. Возвышаясь над своими новыми родственниками, процедил сквозь зубы:
— Узнаю… — не договорил, но уверен, они и так поняли, что тогда будет, если они потревожат Аврору или что-либо ей сделают, отчего в её серо-голубых омутах я увижу слёзы.
— А теперь показывайте, где её вещи и собака.
Первой засуетилась Никольская, тогда как сам глава дома так и остался сидеть за столом. Но мне на всё это было плевать. Мы не на светском ужине у благородной семьи, где ведут себя прилично. Впрочем, даже там мне не нужны их улыбки и благословение. Ни к чёрту.
Алиса проводила меня в комнату дочери. Там меня сразу встретил Симба, который кинулся ко мне, будто сразу не признал, думая, что эта его хозяйка приехала к нему. Но, обнюхав меня, сел рядом со мной на пол.
Я обошёл его и, найдя нужный чемодан, где были вещи моей жены, взял его за ручку, направляясь вновь к питомцу Авроры.
— Поехали к твоей хозяйке, — надев на него ошейник и взявшись за поводок, сказал собаке.
Только услышав, что поедем к Авроре, пёс поднялся, виляя хвостом, и гавкнул. Я вышел из комнаты. Спустился вниз и, ничего не говоря, вышел из этого дома, надеясь, что Никольские меня поняли и теперь никогда больше не сунутся к дочери. Я больше не позволю.