Жена на уик-энд
Шрифт:
* * *
Домой я вернулся в обеденное время, но, не чувствуя голода, ограничился стаканчиком вина. Однако спустя примерно полчаса желудок напомнил о себе, и я вынужден был отправиться на поиски съестного. Плотно перекусив в итальянском ресторанчике на углу, я вернулся к себе на квартиру, где собирался насладиться вечерним отдыхом. Как всегда, компанию мне должны были составить проигрыватель и бутылочка виски.
Уже в сумерках я позвонил Нине Норд – сам не знаю, с какой целью.
– Вас беспокоит Дэнни Бойд.
– Что вам угодно? – холодно ответила она.
– Хочу поговорить
– Он не собирается говорить с вами.
– Сожалею, если подойти к телефону ему мешает перебитая нога...
– Ему мешает гордость. Он известный актер и не собирается вести разговоры со всякими наемными сыщиками.
– Ну и черт с ним, – сказал я снисходительно. – Тогда вам придется кое-что передать ему от моего имени. Спросите его, видел ли он в последнее время Фредерика Рэндольфа. Если он ответит отрицательно, скажите, что меня это вовсе не удивляет, поскольку, по моим предположениям, Рэндольф мертв.
Молчание длилось целую минуту. Потом Нина вновь взяла трубку.
– Вы рехнулись! – бросила она. – Петер не знаком с человеком, носящим такое имя.
– Пусть поинтересуется у Карен Ваносса.
– Сейчас я передам ему.
– Одну секундочку... Вы еще не порвали с театром?
– Не понимаю, о чем вы!
– Вы могли бы с успехом выступать в цирке. Вам прекрасно удается стойка на голове. С такими ногами вы будете иметь грандиозный успех.
Из трубки на меня полился такой поток проклятий, что я был вынужден на время отложить ее в сторону. Затем звук пропал – очевидно, Нина Норд расколола телефон о стену.
Я подошел к окну и принялся лениво любоваться ночным пейзажем Нью-Йорка. Если моя версия о насильственной смерти Фредерика Рэндольфа верна, кое-какие из причастных к ней людишек сейчас забегают, как муравьи в горящем муравейнике. Главное, напугать их и заставить действовать – не важно даже как. Не исключено, что в ближайшее время мне нанесет визит кто-нибудь из моих бывших клиентов.
Однако миновал час, а никто даже не побеспокоил меня. Я уже решил пораньше лечь спать, но мне помешал звонок в дверь. Воображение услужливо подсказало два взаимоисключающих варианта. Первый, наименее приемлемый: оживший труп Фредерика Рэндольфа явился требовать справедливости. Второй, весьма желанный, но еще более фантастический: кордебалет французского театра, гастролирующего в Нью-Йорке, не смог найти себе место в гостинице и в полном составе прибыл на ночевку ко мне.
Понимая, что истина, как всегда, где-то посередине, я открыл дверь.
– Это вы во всем виноваты! – раздался возмущенный вопль, и острый край дамской сумочки заехал мне в грудь.
Нина Норд ворвалась в мою комнату, как тайфун, и я смог догнать ее только в гостиной. Сейчас она напоминала богиню мщения, какой ту изображают провинциальные театры: волосы развеваются, точно змеиные хвосты; по щекам течет яд, а не слезы; глаза мечут молнии. Здесь, правда, сразу обозначилось несоответствие – молнии мог метать только один глаз. Второй, заплывший лиловым синяком, не открывался.
– Чтоб вам подохнуть! Чтоб вам пусто было! Мерзавец! – она бросилась на меня, намереваясь вцепиться ногтями в лицо, но я успел
– Спокойней, крошка! – я слегка встряхнул ее. – Что случилось?
Потеряв способность царапаться, Нина принялась лягаться и, надо сказать, довольно успешно. Все это сопровождалось серией не весьма приятных эпитетов.
– Жаба! Змея! Скотина! Вы разбили мою жизнь!
Я резко оттолкнул Нину от себя, и она, перелетев через всю комнату, плюхнулась в кресло. Это позволило мне получше разглядеть ее.
На Нине было легкое зеленое платье, подол которого украшала бахрома из бисера. Я уже собирался сделать комплимент, как она вновь завела свою волынку:
– Гнусный лжец! Чудовище! Вы навсегда поссорили меня с любимым человеком!
Продолжая вопить, она глянула по сторонам, разыскивая какое-нибудь оружие. На глаза попалась тяжелая каменная статуэтка, изображавшая какого-то африканского божка, и, схватив ее, Нина кровожадно прошипела:
– Сейчас я проломлю вам череп! А мозги скормлю уткам в Центральном парке!
Вес и форма статуэтки делали угрозу вполне реальной. Замахнувшись, Нина бросилась на меня. Увернуться было некуда, и единственное, что я успел сделать, – прикрыть руками голову. Раздался страшный грохот, словно из моей гостиной стартовала ракета. Удивившись тому, что еще жив, я открыл глаза.
Первое, что я заметил, было опрокинутое кресло и задравшийся ковер. А где же Нина? Неужели она унеслась в космическую даль? Однако моя незваная гостья была здесь. Более того, она приняла свою излюбленную позу – головой в диванные подушки, а ногами кверху. Теперь весь ее наряд от пупа до пяток составляли только узенькие зеленые трусики. Бисерная бахрома билась где-то на уровне груди.
Я осторожно приблизился к ней и помог принять менее пикантную, но более пристойную позу.
Неожиданный кульбит не только не успокоил, но еще более разъярил ее. Не зная, на ком выместить свою ярость, она принялась в истерике колотить об пол каблуками туфель. Укладка паркета стоила немалых денег и, памятуя об этом, я вскинул Нину на плечо и понес в ванную. Ледяная вода не однажды помогала мне успокоить и не таких задир.
Нина вопила до тех пор, пока я не сунул ее под холодный душ, и чтобы сохранить дыхание, ей пришлось замолчать. Минут пять я подставлял ее под поток воды то одним, то другим боком, но вскоре сжалился и закрыл кран.
– Вот вам чистые полотенца, – я постарался изобразить себя гостеприимным хозяином. – Можете оставаться под душем и дальше, а можете и вытираться. Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.
Плотно закрыв за собой дверь, я вернулся в гостиную, приготовил два больших стакана виски и стал ждать.
Спустя минут пять из ванной появилась обворожительная женщина в белом парео. Роль парео играло мое купальное полотенце, завязанное узлом на груди. Женщина не шла, а плыла в медленном грациозном танце. Скоро мне стала ясна причина этого весьма экзотического способа перемещения – при более быстрых движениях узел на груди развязывался, грозя обнажить эту самую грудь, а при обычной походке, когда колени свободно выкидываются вперед, и без того короткое полотенце так и норовило задраться повыше.