Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
Вежливость? Ах, о чем вы? Вежливость удел людей, не испытывающих лишений. Вежливость погубила больше людей, чем все войны вместе взятые.
Неумение просить о помощи, нежелание беспокоить «по пустякам», вежливый голос вместо отчаянного крика, неумение перебить внезапно позвонившего собеседника и сказать, что телефон почти сел, а ты в лесу ночью один.
Зачем беспокоить волонтеров и рассказывать им, что все-таки откушал в лесу грибочков? Это как-то невежливо! Люди тебя искали, а ты тут со своей резью
Так что, когда речь идет о выживании, умоляю, забудьте про вежливость! Вы потом в нее обязательно поиграете, когда будете сытыми, согретыми и в безопасности.
Ой, теплышко! Ой, как теплышко! Ой, мамочки! Я та-а-аю… Я просто таю…
– Это что еще такое!!! – взревел голос надо мной.
– А в-в-вы где живет-т-те? – прошептала я, прижавшись и только-только начиная чувствовать боль в отогревающихся пальцах. – Д-д-давайте я в-в-вас п-п-провожу д-д-до д-д-дома. А то т-т-тут и в-в-волки, и ме-медведи водят-т-тся… Ч-ч-чтоб вам не ст-т-трашно б-б-было!
Мне было абсолютно все равно, что я говорю. Лишь бы наконец-то согреться!
Это тоже самое, когда ты дико хочешь в туалет. Самые яркие оргазмы получают в придорожных, случайно попавшихся туалетах пассажиры долгих рейсов, которые мчали восемь часов без остановки на «пи-пи!».
По дороге в туалет с диким желанием люди способны спасти мир, отпинать медведя, разогнать стаю волков, послать на три буквы олигарха, который вдруг решил познакомиться и убить любого, кто встанет у них на пути.
То же самое и с холодом.
Под шубой было тепло, даже жарко. От кровотока начиналась дикая боль. Я чувствовала, как мысли путаются от тепла, словно в полудреме. Мне на секунду казалось, что я дома, под одеялом. Что было сном? Снег или одеяло? Хотелось, чтобы реальностью было все-таки одеяло!
– Если т-т-ты дедушка старенький, – посмотрела я на седую бороду, все еще дрожа. – Я возьму над т-т-тобой шефство! И буду приходить с двумя п-п-пакетами п-п-продуктов каждую нед-д-делю!
И тут я подняла глаза и застыла.
– А если ты… мужик хоть куда, – очарованно прошептала я, глядя в серые глаза под роскошными суровыми бровями на красивом и грубоватом лице. – Разрешаю, хоть к-к-куда… Так, о чем это я?
Мне это снится… В последний раз я видела такого мужика на картинке с подписью «богатырь».
Вот так всегда! Стоит мужику отдать тебе куртку погреться, как ты уже мысленно приписала ему трех убитых драконов, две взятые крепости и готова воздвигнуть алтарь в его честь. Он резко становится самым красивым в твоих замерзших глазах, приобретает шарм спасителя и ауру «о, боже какой мужчина!».
– А ты кто такая, девица – красавица? Ты как в лес забрела? – послышался насмехающийся голос, пока я охреневала от раздирающей меня боли. Холод медленно выходил, на смену ему приходила
– С-с-семен С-с-семеновича искала, – выдохнула я, прижимаясь покрепче.
– Семеныча? Лешего что ли? – послышался голос Бурана. – А чего его искать? Он с людьми водится! У них живет! В лес редко стал выбираться!
– Вы о к-к-ком? У нас че-человек пропал! Мы его р-р-разыскивали! Из леса вывести х-х-хотели! – стуча зубами, выдала я, превозмогая лютую боль. Все тело начинало дико чесаться.
– П-п-простите, но я п-п-почешусь о вас, – прошептала я, зная, что раздеваться ни в коем случае нельзя. А так хочется! Так хочется просто взять и содрать крутку, шапку и даже штаны и чесаться, чесаться, чесаться!
Я чесалась о богатыря всем телом, переминаясь с одной озябшей ноги на вторую. Иногда даже извинялась. Но не всегда.
– И что ж мне делать с тобой, девица? – снова послышался голос, когда я чесала об него бок.
– С-с-стоять и не ш-ш-шевелиться, – простонала я, чувствуя, как чешется везде!
Тело расслабилось и сосуды стали расширяться. Так восстанавливается кровоток.
– Я спросил, что мне делать с тобой, девица? – послышался голос надо мной, когда я понимала, решив, что снять шапку – это еще не «раздеваться»!
– Не видишь, Хозяин, помирает она… – послышался грустный медвежий голос. – Недолго девке осталось.
– Нельзя мне п-п-помирать! – сжала я в руках чужую колючую одежду. – У меня Носок в лесу! Семен Семеныч! На р-р-рыбалку п-п-пошел! Его ж-ж-жена об-быскалась!
– Я же говорю, помирает, – проревел Буран. – Ну, хозяин, тебе решать! Не нам… Но я бы ее оставил! Потешная девка! Ишь, додумалась, Лешего в лесу спасать! В деревню ее нельзя! Засмеют! Лешего из лесу выводила!
– Ой, не могу! Ты за водяным не ныряла, случаем? А то вон, какая мокрая? Вдруг на берег его тянула? – смеялась волчица. – Из воды спасала!
Все это было похоже на бред. И звери говорящие, и мужик-красавец в шубе…
– П-п-помогите Семена Семеновича найти! А т-т-то его карачун возьмет-т-т! – требовала я, чувствуя, что вот-вот начну снимать с себя одежду. Жар был просто нестерпимый, словно я иду в сорок градусов тепла в меховой шубе.
– Зачем возьмет? – удивилась Метелица.
– Куда возьмет? – удивленно спросил Буран.
– За что возьмет? – удивленный послышался голос Хозяина. – На кой мне Леший?
Я чувствовала, как мои пальцы тянут вниз молнию на мокрой куртке. Мне казалось, что я плавлюсь от жара, как сырок в микроволновке.
– Хозяин, а что она там делает? – послышался бас Бурана. – Раздевается, кажись?
– Это ей хозяин понравился! – вздохнул волчица.
– Понравился, значит? А мужик че тады раздеваться начинают? – послышался озадаченный голос медведя. – Тоже понравился, значит?