Жена-незнакомка
Шрифт:
И все же прикосновения Раймона были такими нежными, а его слова… Он сознался ей в своей слабости – это ли не доверие? Или минутная прихоть? Как жаль, что она не умеет угадывать истинные желания или читать мысли. Жанна вспомнила его зеленые глаза, бородку, которая смешно щекотала кожу, когда Раймон целовал жену, и жар, исходивший от его тела. Вспомнила и зажмурилась, не желая думать об этом больше, однако так стало еще хуже – теперь ничто не отвлекало от воспоминаний. Рассердившись сама на себя, Жанна позвонила, вызывая служанку. Может, этой ночью удастся заснуть.
Глава 17
– Я надеюсь, сегодня все закончится. – Жанна теребила бантик на платье, поджидая вместе с Элоизой Раймона. Он запаздывал. Норбер сказал, что хозяин засиделся в кабинете
Боже, о чем она думает?..
– Ты полагаешь, будто, получив деньги, твой кузен исчезнет навсегда? Моя дорогая, его не остановят две тысячи ливров.
Тяжелый кошелек висел на поясе у Элоизы, скрытый складками ткани. Узнав о том, что предстоит ехать на бал в Париж, мадам де Салль придумала следующее. Жанна отослала записку в таверну «Королевский петух», где остановился Кантильен, с предложением встретиться на приеме у графа де Буассье. Не следовало привлекать внимание Раймона. Он недвусмысленно дал понять, что разозлится, если Кантильен приедет в замок, а значит, следовало встретиться с кузеном за пределами Марейля. Многолюдный бал подходит для этого как нельзя лучше. К тому же, сказала Элоиза, Жанне вовсе необязательно покидать супруга и самой заниматься разговорами с Кантильеном. Она возьмет сию обязанность на себя и постарается объяснить этому скользкому типу, что больше он ничего не получит.
Кузен ответил согласием, пообещав прибыть к графу не позже восьми, и на том порешили.
– Я полагаюсь на твое красноречие, Элоиза.
– Веселись и танцуй, моя девочка, а я прикрою тебе спину, как говорят фехтовальщики, – усмехнулась мадам де Салль. – И кстати о них: вот и твой супруг.
Раймон спускался по лестнице, облаченный в тот самый костюм, который дался Норберу, портным и Жанне с таким трудом. Но оно того стоило. Зная нелюбовь шевалье к украшательствам, Жанна велела не усердствовать с вышитыми тканями и использовать простой темно-синий бархат, переливавшийся королевскими бликами. Лицо Раймона казалось еще более загорелым по контрасту с белым воротником, опять неведомым образом сбившимся на сторону. Когда муж подошел, Жанна потянулась и расправила тонкие кружева. Шевалье де Марейль тяжко вздохнул.
– Мадам, вы, как всегда, великолепны, но эта великосветская суета повергает меня в уныние.
– Тем странней ваше уныние, что вы сами предложили эту поездку! – весело заметила Жанна.
– Да, так и есть, и уже об этом жалею.
– Такой превосходный танцор, как вы, не должен избегать балов.
Раймон вчера заметил вскользь, что долго танцевать по-прежнему не может, однако надеялся исполнить с супругой входивший в моду менуэт.
– Несколько танцев, мы засвидетельствуем почтение и отбудем!
– Стоит ли ехать в Париж, чтобы сразу сбежать с бала?
Шутливый спор продолжался, пока не сели в карету. Раймон устроился рядом с Жанной, мадам де Салль села напротив, и кучер подхлестнул лошадей. Шевалье де Марейль еще раньше поведал супруге, что кареты терпеть не может, особенно жарким летом, однако признал: если придется проделать весь путь до Парижа верхом, танцевать с женой не сумеет. А ему хотелось.
По дороге говорили о разном, однако Жанна чувствовала, что супруг все же не так напряжен и зол, как некоторое время назад. Стоит ли записать это в заслуги себе – или смирению, которое испытывает умный человек, не имея возможности переломить обстоятельства? Она так и не знала, какой приказ держал его в Марейле и чего именно он ждет. Раймон о многом уже сказал, но не об этом. Жанна подозревала, что откровенности не дождется, и дело не в том, что муж совсем ей не доверяет.
Однако сегодня Жанна не стала думать о приказах и о том, как скоро уедет Раймон. Она твердо решила получить удовольствие от этого вечера. Домашний прием Кантильен ей испортил, однако сегодня ему не удастся победить. И Жанна, робея, вложила свою руку в ладонь Раймона. Если он удивился, то никак этого не показал, просто сжал ее пальцы. Так они и ехали, не размыкая рук, до самого особняка графа де Буассье.
Граф жил на Петушиной улице, где селились люди знатные и очень, очень состоятельные, а также особы королевской крови. Совсем недалеко стоял особняк герцога де Лонгвиля, и Раймон отметил, что хорошо бы нанести визит вежливости сестре герцога Энгиенского Анне-Женевьеве, которая уже год была замужем за герцогом де Лонгвилем. Элоиза добавила недовольно, что брак этот нельзя назвать иначе чем насмешкой. Пожилой ловелас, герцог не пропускал ни одной юбки и весьма холодно относился к юной жене. Об этом знал весь свет. Впрочем, не желая никому портить настроение, мадам де Салль опустила язвительные замечания, которые, без сомнения, могла бы произнести.
Окна особняка были ярко освещены, и, поднимаясь по лестнице в бальный зал под руку с Раймоном, Жанна позволила себе на мгновение позабыть обо всех бедах и о своем обмане. Сейчас она чувствовала себя женой шевалье де Марейля, и это приносило ощущение огромного счастья. «Вы – мой», – сказала она Раймону, не солгав ни капли. Он – ее. Пускай на время, которое ей неизвестно. Однако сегодня он – ее.
И сегодня ночью Жанна к нему придет.
Она поняла это еще прежде, чем они вошли в зал, прежде, чем поприветствовали хозяев дома – веселого пожилого графа де Буассье, его полную миловидную жену и очаровательных дочерей. Младшая, вся розовая от обрушившегося на нее внимания, робко и гордо держала под руку своего жениха – молоденького виконта, и на мгновение Жанна позавидовала этой счастливой девочке, которая скоро выходит замуж за возлюбленного. А они любят друг друга, это так хорошо видно! Все – в их взглядах, в непременной робости, боязни обидеть и вместе с тем – желании оказаться как можно ближе, в произнесенных шепотом словах, нервных и оттого неловких движениях… Позже, когда начались танцы, Жанна видела, как танцевала эта пара. Юноша и девушка казались поглощенными друг другом, как будто мир вокруг них не существовал. Влюбленные обитают в особом пространстве.
Значит ли это, что она и шевалье де Марейль тоже влюблены? Потому что стоило Раймону и ей присоединиться к танцующим, как остальные люди стали размытыми тенями, а музыка доносилась словно издалека. Жанна не знала, так ли это было для мужа (и подумала мельком, что почти наверняка нет), однако она сама была словно заколдованная. Она смотрела на Раймона и не могла насмотреться. Кто-то, возможно, даже не счел бы его красивым человеком, слишком жесткими казались его черты, да и шрам через все лицо придавал скорее свирепости, чем привлекательности, – однако для нее муж был прекрасен. Красивей его нет никого на свете.
Жанна готова была протанцевать всю ночь, если это поможет удержать ощущение чуда, однако заметила вскоре, что Раймон стал двигаться медленнее и уже без особого удовольствия. Она сжалилась и сказала, что устала. На самом деле она беспокоилась за Раймона, который по-прежнему вел себя как ни в чем не бывало, а ведь раны должны зажить. Норбер говорил, это происходит медленно.
Они присели в кресла, поставленные у открытого окна (очень приятно после танцев ощутить дуновение ветерка), слуги поднесли вино и закуски, и можно было занять себя разговором. Восемь еще не пробило, и Жанна, хотя осматривалась, не заметила Кантильена в толпе. Зато увидела Элоизу – та разговаривала о чем-то с бароном де Фешем и, кажется, только что ответила согласием на его предложение потанцевать.