Жена Петра Великого. Наша первая Императрица
Шрифт:
— Не мне, — сказал гость из иного мира. — Помоги моей Марте. Ее ждет страшная судьба. Ей суждено стать женой царя московитов Петра, о котором я еще в земной жизни слышал немало страшного, а на небесах, если вам угодно так называть мою нынешнюю юдоль, — и подавно! Этот царь наделен огромной мощью духа и необузданно жесток. Собственной рукой, словно заправский палач, он рубит головы ослушникам своей воли! С ним Марта обретет неслыханную, страшную власть, но душу свою потеряет!
— Я слыхал, что царь Петер сурово карает врагов, но он все же — великий государь и разумный политик, — возразил
Хоть эта фантастическая беседа и происходила во сне, но даже на зыбкой грани между бытием и потусторонним миром Эрнст Глюк оставался рассудительным и спокойным и не преминул оспорить невероятные предположения своего покойного друга.
— И не такое случалось на вашем свете, — усмехнулся Скавронский. — Не ты ли недавно читал своим детям и моей дочери про Эсфирь? Кто была в этом мире Эсфирь, но именно ее возжелал этот старый развратник Артаксеркс! Московит тоже большой мастер по части разврата, и к тому же он молод. Впрочем, еще можно спасти Марту от ее страшной доли — если девочка выйдет замуж и уедет куда-нибудь подальше. В Мариенбурге скоро станет жарко, друг Эрнст, ох как жарко! Камни ваших стен разлетятся во все стороны, словно пыль под порывом ветра, а потом посыплются с неба… Поверь — московиты не принесут свободы. Только рабство.
— Я еще могу поверить в то, что русский Петр подобен персидскому Артаксерксу, а Марта похожа на Эсфирь… Хотя едва ли она попадется на глаза самому царю… — преподобный Глюк, забывшись, вступил в диспут с гостем из потустороннего мира. — И к чему ты сказал о рабстве? Ныне мы — рабы шведской короны, но скоро, даст Бог, будем свободными. Россия — страна огромных пространств, ее суверену не хватит сил установить в равной мере жесткую власть и в Москве, и на окраинах. Вспомни, что многие покоренные московитами земли, хотя бы Малороссия, о которой ты знаешь лучше меня, de jure, то есть по закону, связаны с Москвой только союзными договорами или личной унией. По милосердию Божьему и милости великого государя Петра мы сами распорядимся судьбой Ливонии!
— Увы, бедный друг мой, московиту совершенно наплевать на всякие de jure, — горько улыбнулся Скавронский. — Ты служил обреченному делу, преподобный пастор, выбирая меньшего хищника между львом и медведем. Но я пришел не говорить о наших ошибках, а попросить о Марте, друг мой. Ты не смог помочь другим моим детям, так помоги хотя бы ей! Но не вздумай выдать ей страшную тайну ее предназначения. Пусть она обретет простое счастье и проживет свой век в мире, не зная о коварном вызове судьбы!
— Спи спокойно в своей могиле, Самойло, добрый друг мой, и пусть душа твоя успокоится, — заверил Скавронского пастор. — Даю тебе слово: я выдам Марту замуж. Поверь, я не буду затягивать с этим, если, конечно, будет благоволение Господа на ее брак!
— Поторопись, дорогой друг, поторопись! Московиты приближаются к городу, а вместе с ними и судьба моей девочки. Ради спасения ее души — помоги ей!
Пастор проснулся в холодном поту и вскочил, словно ужаленный
Пастор перекрестился и стал читать про себя «Отче наш». Прозрачный, грустный утренний свет струился в окно, как будто рядом страдала чья-то душа и не находила ни спасения, ни помощи. Пастор пошел к жене. Христина уже хлопотала по дому, вернее, с едва прикрытой неприязнью выговаривала Марте, что и как накрывать к завтраку. Марта выполняла ее приказания без обычной бойкости — точно, но отстраненно, как во сне. Губы у девочки были плотно сжаты, в глазах — обида и вызов.
— Марта, доченька, — ласково спросил пастор, — знаешь ли ты молодого человека по имени Йохан Крузе?
Марта вдруг слабо вскрикнула и уронила на пол серебряный столовый нож, который тщательно вытирала, а потом опустила глаза и густо покраснела.
— Отвечай, вертихвостка, когда тебя спрашивают! — прикрикнула госпожа Христина и попыталась схватить ее за ухо. Она никак не могла простить Марте вчерашней сцены с Эрнстом.
Пастор остановил жену суровым жестом, и Христина сменила гнев на милость — собственноручно подняла с пола столовый нож, который уронила Марта.
— Откуда вы знаете? — еле слышно спросила Марта. — Откуда вы знаете… про Йохана?
— Думаешь, я одна видела, как вы, презрев приличия, пренагло перемигивались во время службы?! — напомнила госпожа Христина. — Негоже молодой девице завлекать мужчин в храме Божьем!
— Я не завлекала, я просто улыбалась ему! — вспыхнула Марта. — Он такой красивый, такой смелый и так похож на моего отца! Он — солдат, как и мой отец!
— Он нравится тебе, доченька? — заботливо, без осуждения, спросил пастор. — Вы давно познакомились?
— Эрнст, что ты говоришь! — возмутилась пасторша и картинно заломила руки. — Ты, служитель Божий, оправдываешь ее похоть?! Как она смела познакомиться с мужчиной без нашего ведома? Тем более с драгуном! Боже, Боже!! Какой стыд…
— Не вижу ничего дурного в том, что молодые люди понравились друг другу, — с олимпийским спокойствием произнес пастор. — Если только у них честные намерения… Мы тоже познакомились с тобой отнюдь не за день до свадьбы. И твои милейшие остзейские родственники, увенчанные геральдическими лаврами, звездами и шлемами, все эти фон Рейтерны и фон Паткули, не очень-то спешили принять меня…
— Ах, оставь, друг мой, безумства нашей молодости… Сейчас совершенно другие времена, — скептически заметила пасторша. — Эти шведские солдафоны так грубы и только и мечтают о том, как совратить и погубить бедную неопытную девушку! И что-то я не вижу этого трубача, как там его… Йохана Крузе в нашем доме, несмотря на твое великодушное приглашение!