Жена путешественника во времени
Шрифт:
– Скажи мне.
Ее лицо всего в нескольких дюймах от моего. Я целую Клэр, очень грубо. Она сопротивляется. Отпускаю ее, и она отворачивается.
– Мне было неприятно, – говорит она тихо.
Что со мной? Клэр, пятнадцатилетняя, это не та женщина, которая мучила меня много месяцев, не соглашаясь отказаться от мысли о ребенке, рискуя жизнью и погружаясь в отчаянье, превращая занятия любовью в поле боя, усеянное детскими трупами. Я обнимаю ее за плечи.
– Прости. Мне очень жаль, Клэр, это не твоя вина. Пожалуйста.
Она поворачивается, лицо мокрое
– Ты никогда меня раньше не целовал.
О нет. Наверное, я выгляжу забавно, потому что Клэр смеется. Просто поверить не могу. Ну и идиот же я!
– О Клэр. Просто забудь, ладно? Просто сотри это из памяти. Этого никогда не было. Иди сюда. Это наш секрет, да? Клэр?
Она осторожно приближается ко мне. Я смотрю на нее, обнимая. Глаза красные, нос распух, и у нее явно сильная простуда. Прижимаю пальцы к ее ушам, откидываю голову и целую, стараясь вложить в нее свое сердце, для сохранности, на случай, если снова лишусь его.
КЛЭР: Генри весь вечер был ужасно тихий, рассеянный. Весь ужин он, казалось, мысленно просматривал стеллажи в поисках книги, которую читал году эдак в сорок втором. К тому же правая рука у него забинтована. После ужина он пошел в спальню, лег на кровать лицом вниз, голова свисает, с ногами на моей подушке. Я пошла в мастерскую очищать лекало и декель, потом выпила кофе, но без удовольствия, потому что не могла понять, в чем проблема. Наконец вернулась в дом.
Он по-прежнему лежит в том же положении. В темноте. Я ложусь на пол. Спина громко хрустит, когда я вытягиваюсь.
– Клэр?
– М-м?
– Ты помнишь, когда я в первый раз тебя поцеловал?
– Очень хорошо.
– Прости.– Генри переворачивается. Я сгораю от любопытства.
– Почему ты был так расстроен? Ты пытался что-то сделать, и это не получилось, и ты сказал, что мне это не понравится. Что это было?
– Как ты умудряешься все запоминать?
– У меня в роду были слоны. Ты мне скажешь?
– Нет.
– Если угадаю, признаешься?
– Наверное, нет.
– Почему?
– Потому что я устал и не хочу сегодня ссориться. Я тоже не хочу ссориться. Мне нравится лежать на полу. Холодно, но очень твердо.
– Ты решился на стерилизацию.
Генри молчит. Молчит так долго, что я хочу приложить к его губам зеркальце, чтобы проверить, дышит ли он. Наконец говорит:
– Как ты узнала?
– Я не знала точно. Я боялась, что так может случиться. И видела записку, где было указано время приема врача на сегодняшнее утро.
– Я же сжег этот листок.
– Я увидела отпечаток на следующем листке.
– Отлично, Шерлок, – стонет Генри. – Ты меня поймала.
Мы продолжаем тихо лежать в темноте.
– Продолжай.
– Что?
– Делай стерилизацию. Если должен.
Генри
– Ты не кричишь на меня.
– Нет. Я тоже так больше не могу. Я сдаюсь. Ты победил, и мы не будем больше пытаться завести ребенка.
– Я бы не назвал это победой. Это просто… необходимость.
– Все равно.
Генри слезает с кровати и садится на пол рядом со мной.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Он целует меня. Я вспоминаю унылый ноябрьский день 1986 года, из которого только что пришел Генри, ветер, тепло его тела во фруктовом саду.
Вскоре, впервые за несколько месяцев, мы занимаемся любовью, не думая о последствиях. Генри заразился от меня простудой, которой я переболела шестнадцать лет назад. Через четыре недели Генри сделает стерилизацию, и я обнаружу, что в шестой раз беременна.
СНЫ О ДЕТЯХ
КЛЭР: Мне снится, что я иду вниз по лестнице в подвал дома Эбширов. На левой стене все еще виден длинный след от сажи с того времени, когда ворона попала в печную трубу; ступени пыльные, и на руке остается след, когда опираюсь на перила; я спускаюсь и попадаю в комнату, которая всегда пугала меня, когда я была ребенком. В этой комнате стоят глубокие полки с длинными рядами банок: консервированные томаты и огурцы, кукуруза и свекла. Они выглядят как забальзамированные. В одной из банок лежит зародыш утенка. Я осторожно открываю крышку и вытряхиваю утенка и жидкость себе на руку. Он делает вдох и выплевывает жидкость. «Зачем ты меня здесь бросила? – спрашивает он.– Я тебя ждал».
Мне снится, что мы с мамой идем по тихой улице жилых домов в Саут-Хейвене. Я несу ребенка. Пока мы идем, ребенок становится все тяжелее и тяжелее, и вот я уже почти не могу держать его. Я поворачиваюсь к маме и говорю, что не могу больше нести ребенка; она с легкостью подхватывает его, и мы продолжаем идти. Подходим к дому и идем по маленькой аллее на задний дворик. Во дворе стоят два экрана и проектор со слайдами. Люди сидят на уличных стульях, глядя на экран. На каждом экране по половинке дерева. Одна половинка – летом, а другая зимой. Это одно и то же дерево в разные времена года. Ребенок смеется и кричит от восторга.
Мне снится, что я стою на платформе Седжвик, жду электричку «Браун-Лайн». У меня две сумки с продуктами, в которых, как я обнаружила, лежат коробки с хлопушками и очень маленькие мертворожденные дети с рыжими волосами, завернутые в упаковочную бумагу.
Мне снится, что я дома, в моей старой спальне. Поздняя ночь, комната тускло освещена светом аквариума. Я внезапно понимаю, с ужасом, что в аквариуме какое-то маленькое животное, плавающее кругами; я торопливо снимаю крышку и подцепляю животное, которое оказывается песчаной крысой с жабрами. «Прости, – говорю я. – Я про тебя забыла». А крыса лишь с упреком смотрит на меня.