Жена русского пирата
Шрифт:
— И что я могу сделать? — пожал плечами тот. — Разве не ты должен был следить за ним?
— Я! — каялся Батя. — Я подлый пес и раззява! Я совсем забыл о нем! Как же мы теперь без него до алмазов доберемся?!
— Говорю тебе: он все равно ничего не знал.
— Знал! От других скрывал. Думал сам поближе подобраться! Кто ж такие сокровища чужому отдаст!
— Батя, я думал, ты умный, ей-богу. Ты и вправду веришь, что найди мы логово этих солнцепоклонников, они нам так сразу все и отдадут?! Это смертельно опасно! И насколько мы знаем, пока ещё никому не удавалось. Про слуг Арала не забыл?
Алька прямо расцвел от неожиданной похвалы атамана — тот прежде никак не хотел признавать его полноправным членом артели!
— А ежели мы Аполлона… это… следом пошлем?
— Что — Аполлона?! Батя, ты спятил! Уйди с глаз долой! За три часа, знаешь, куда этот Ян мог удрать?
Батя, расстроенный, тяжело ступая, поплелся с Алькой к сараю. Черный Паша, улыбаясь, повернулся к Катерине и заметил мелькнувшую на её лице тень тревоги.
— Что с тобой, Кать? Чего испугалась? Мы теперь с тобой муж и жена, церковью благословенные быть вместе в горе и радости…
— Уж не знаю, горе это или радость, а только… — она помедлила. — Такое дело, Митя, тяжелая я…
Черный Паша замер. Митя! Впервые по имени, господи! Он даже не думал, что в жизни может быть такое счастье: Митя! И она ждет ребенка! Его жена. Катюша! Он схватил её как одержимый, стал целовать, но тут же вспомнил: ребенок! Нельзя её так… Катерина засмеялась. Тихо и с удовольствием. А он вгляделся в её черные глаза: в них больше не было этого амбала Герасима. Не было! Теперь в её глазах отражался только он — Дмитрий Гапоненко, её муж…
— Ну что ты заметался? — улыбнулась она. — Я же селянка, не забыл? У нас в селе бабы и корову доят, и сено косят — до самых родов!
Черный Паша ничего ей на это не сказал, только руки губами коснулся, а про себя подумал: "То у вас в селе… А я не позволю своему первенцу на дороге родиться! Что мне теперь эти алмазы! Того золота, что я про запас отложил, и нам с Катей, и нашим детям хватит! Будем, идти, пока идется, а там… Надо от Азова подальше уйти, выбрать место поспокойнее, купить домик, а то и самим какую хатенку срубить, да и начать все сначала".
Так получилось, что браконьер и контрабандист Митрофан Филиппович Батя, вдохновитель их экспедиции, одержимый болезненной идеей найти, отобрать у нечестивых сектантов спрятанные сокровища, даже не подозревал, что его кампания потерпела поражение, едва тронувшись с места. А пока он метал громы и молнии в адрес исчезнувшего Яна и успокаивал себя: зато остались самые надежные и проверенные! Возьми хоть самых слабых из них. Катерина из ружья палит — под стать хорошему стрелку. Алька, хоть и малец еще, а при случае не подведет. На днях боролись — уж неизвестно и каким приемом так перебросил через себя растерявшегося Батю, что тот, будто рыба, воздух ртом хватал — не мог отдышаться!..
Еще неделю они шли по земле Кубанской и вот теперь стояли на кургане, окидывая пройденный путь, насколько хватало
Кубань — настороженная и затаившаяся — утонула в дорожной пыли. Только верхушки тополей то здесь, то там торчали, точно слушали: не идет ли опять какая напасть?!
Проведя последнюю ночь в станице, до которой не доносилось ни пушечных выстрелов, ни ружейной стрельбы, "артель искателей" чуть было не поверила в то, что Россия наконец успокоилась и перестала кипеть кровавым варевом.
Теперь они ехали в своей повозке по степи, которую ещё не выжег летний зной. Поля не зеленели повсюду, как в былые добрые времена, молодой пшеницей и рожью, а заросли полевыми цветами: маками, ромашками, васильками, что для городского человека являло пеструю картину цветения земли, а на душу селянина наводило уныние…
Пообедав в тени развесистой ивы, путешественники доехали до большого, но странно пустого селения. Судя по всему, недавно через него прошли чьи-то войска: поваленные плетни; сбитые с них шашками, валяющиеся в пыли глиняные макитры; сорванные с петель двери; следы сотен лошадей.
Дорога и вороний грай привели их на майдан, где они наткнулись на шесть свежесрубленных виселиц, на которых качались трупы в одном исподнем белье. Заслышав стук колес, вороны с карканьем было взлетели, но тут же уселись обратно продолжать свою жуткую трапезу. Катерина вскрикнула. Алька уткнулся Бате в плечо. Даже бесстрашному Черному Паше стало не по себе, и он, вырвав у Бати кнут, хлестнул лошадей, которые быстро затрусили мимо страшного места.
Еще сутки спустя они сидели ночью в степи у костра и пекли картошку. Только что поели приготовленный Катериной вкусный борщ и теперь закидали угольями картошку — сучья отодвинули, чтобы не привлекать лихих людей, в слабом неверном свете костра их лица были какие-то по-домашнему спокойные и добрые.
Катерина полулежала на плече мужа, который украдкой поглаживал её по спине и, зная, как она боится щекотки, жарко дышал в ухо, отчего у неё по телу бегали мурашки. Она посмеивалась и щелкала его по лбу, впрочем, стараясь делать это не очень наглядно. Она часто ловила соболезнующие взгляды Бати на своего атамана, который на его глазах превращался в беспечного влюбленного мальчишку; Дмитрия радовало даже то, что время от времени его жена, зажав рот, бежала в ближайшие кусты. Ребенка ждет! "Какой он теперь Черный Паша! — с сожалением вздыхал Батя. — Подкаблучник, да и только!"
Алька лежал, подняв ноги на колесо — отец учил, что, приподнятые, они лучше отдыхают. Он лежал и слушал, как жуют траву стреноженные лошади; мечтал: когда они с Батей найдут сокровища, купит себе хорошую лошадь и станет обучать её ходить по арене — тогда он сможет стать акробатом на лошади — вольтижировщиком!
Аполлон лежал ногами к костру и перебирал пальцами четки, подаренные ему накануне Синбатом — тому, в свою очередь, они достались от одного турецкого купца, которому Синбат, кстати, привез столь дорогой сердцу русский табак. Синбат не видел в четках никакой пользы и расстался с ними безо всякого сожаления.