Жена самурая

Богачева Виктория

— Мой управляющий говорит мне, что моя жена намерена разорить мое поместье? — сказал Такеши, обернувшись на шум ее шагов.

Судя по его тренировочным штанам и короткой куртке, он возвращался в дом после ежеутренних упражнений со своими самураями. И был пойман Масахиро-саном прямо на пороге.

Наоми растерялась. Она вскинула взгляд на Такеши и тут же опустила его, посмотрела на управляющего: скрещенные на груди руки, недовольно поджатые губы.

— Я не совсем понимаю, — справившись с первым волнением, тихо сказала она.

Самураи

косились на нее издалека. Она стояла совершенно одна, окруженная тремя мужчинами, которые также пристально на нее смотрели. Пожалуй, она бы с огромным удовольствием провалилась под землю в тот же миг.

— Я тоже не совсем понимаю, почему вынужден вновь заниматься делами поместья, — шелковым голосом отозвался Такеши, нахмурившись. — Я, кажется, уже говорил, что отныне поместье — твоя забота?

«Ты занимаешься ими потому, что твой управляющий прибежал к тебе жаловаться!» — Наоми едва не огрызнулась в ответ, с трудом прикусив язык.

— Если Масахиро-сан расскажет, почему он считает, что я разоряю поместье, то, возможно, мы сможем как-то решить этот вопрос? — она вопросительно посмотрела на управляющего. — Вы могли бы сперва обсудить все со мной.

— Я был вынужден обратиться к Такеши-саме, — холодно отозвался тот. — Как к разумному хозяину.

Его слова — пощечина для Наоми. Не просто пощечина, а плевок в лицо. Они произнесены при посторонних, и нет никаких сомнений, что уже к вечеру слуги растащат их по всему поместью, передадут из уст в уста, и уже завтра сказанное выйдет за пределы поместья, разойдется по ближайшим поселениям; крестьяне расскажут торговцам, те — встретившимся на дорогах путникам…

Наоми взглянула на мужа: тот смотрел на нее, и в его глазах она видела осуждение. Он ничего не сказала, когда управляющий заговорил. Никак его не одернул. Не заставил замолчать. Не приказал уйти в дом, чтобы не слышали самураи и слуги. Она почувствовала, что заливается смущенным румянцем, и оттого заволновалась еще сильнее. Она покраснеет и будет напоминать провинившуюся служанку, а не почти-хозяйку-поместья.

Она поняла, что не дождется помощи от Такеши, не стоит даже и надеяться.

— И в чем же состоит неразумность моей жены? — Такеши, наконец, разлепил губы.

Верно, все же устал ждать, пока к Наоми вернется дар речи.

— Послабления для крестьян, господин. В честь вашей свадьбы. Тот год выдался неурожайным, наши хранилища изрядно оскудели за зиму. Мы не можем позволить отменять сейчас подати, — управляющий, казалось, только и ждал вопроса, чтобы вывалить разом все свое недовольство новой хозяйкой.

— Не отменять, а смягчить, — поправила его Наоми тихо.

Но никто ее не услышал — Масахиро-сан уж точно. Такеши, казалось бы, слегка повернул голову, когда она заговорила, но вел себя так, словно не слышал ее слов.

— Я говорил Наоми-сан, что это неразумно и нерачительно, но… — управляющий развел руками, словно показывая свою беспомощность. — Потому, господин, и пришлось сейчас отрывать вас

от гораздо более важных дел по столь незначительным пустякам. Я прошу прощения, Такеши-сама, — договорив, он в пояс поклонился.

Наоми казалось, что у нее язык прилип к горлу — она вроде бы и хотела что-то сказать, но отчего-то не могла. Она чувствовала, как внутри закипает, поднимается волна жгучей ярости — на бессовестно лгавшего управляющего, на Такеши, который, очевидно, занял его сторону, на самураев и слуг, столпившихся вокруг и навостривших уши, но больше всего — на саму себя.

— Что же, — Такеши провел ладонью по глазам, давая понять, что разговор его утомил. — Раз вы считаете, что подати не могут быть отменены, так тому и быть. Оставим все, как есть.

Он говорил спокойным, скучающим тоном и даже не смотрел на застывшую подле себя Наоми. Его взгляд скользнул по Масахиро-сану, по фасаду дома и остановился на самураях, терпеливо ожидающих своего господина.

— А теперь я вернусь к прерванному занятию, — сказал он, не скрывая своего недовольства, и сошел с крыльца.

Вот так просто. Вот так быстро. Одно мгновение понадобилось ее почти-уже-мужу, чтобы занять сторону своего управляющего и втоптать ее, Наоми, в грязь при многочисленных зрителях. Очевидно, именно так слуги поймут, что с ней нужно считаться. Что нужно выполнять ее приказы, отвечать на вопросы. Их хозяин и господин показал им всем хороший пример.

Задыхаясь от ярости, Наоми продолжала стоять на крыльце, наблюдая за тем, как торжествует управляющий. Она чувствовала на себя косые, чужие взгляды; слышала шепотки за спиной. Такеши ушел, оставив ее одну. Ей казалось, ее столкнули с обрыва в пропасть, и она все падала, падала, падала.

С трудом Наоми подавила свой порыв и не бросилась следом за Такеши, чтобы высказать ему всю свою обиду и разочарование. Она нашла в себе силы вскинуть подбородок, вытянуть вдоль тела руки и медленно удалиться в дом, пытаясь сохранить остатки достоинства.

Она извелась, пока дожидалась вечерней трапезы — ее они, как правило, делили вместе с Такеши. Ее почти-уже-муж пребывал в хорошем настроении: она слышала, что в поместье доставили письмо от его отца, находившегося сейчас в Эдо подле Императора. Верно, вести были добрыми, ведь Такеши почти улыбался, когда вошел в комнату для трапез. Слуги уже сервировали для них низкий столик, расставив на нем множество небольших пиал и мисочек с рисом, рыбой и овощами.

Наоми, уже расположившаяся на татами подле столика, одарила вошедшего Такеши убийственным взглядом. О, она долго дожидалась этого момента. Едва он взял в руки палочки и привычно пожелал приятного аппетита, она сказала.

— Ты занял сторону своего управляющего.

Мужчина повернул в ее сторону голову, словно ожидая продолжения. Оказывается, услышанного ему было недостаточно.

Наоми обиженно фыркнула.

— Ты должен был поддержать меня, — выпалила она раньше, чем успела подумать.