Жена в награду
Шрифт:
Гарет поторговался с ним и в конце концов заплатил огромную сумму, которую тот потребовал. Пока Гарет отсчитывал монеты, гвардеец улыбался беззубым ртом.
– Спасибо, сэр, – сказал он, не скрывая радости. – Не забудьте, что перед рассветом придет сменщик, так что лучше бы вам покончить с делами к тому времени. – Он погремел монетами и ушел, насвистывая.
– Сколько у нас времени? – тихо спросила Имоджин, и эхо ее голоса разнеслось по каменному коридору.
– Часа четыре. Я дам знать, когда наступит пора уходить, постучу три
Имоджин медлила.
– Никакие слова не могут выразить, как я вам благодарна, – дрожащим голосом сказала она.
Ответом было молчание. Она глубоко вздохнула, толкнула отпертую дверь и вошла в неизвестность.
– Счастливо, – буркнул Гарет и исчез в темноте дожидаться рассвета.
При звуке открываемой двери Роберт открыл глаза, мгновенно проснулся и насторожился. Он постарался не напрягать мускулы, чтобы показаться спящим, но все органы чувств ловили угрозу, которая могла объявиться в темноте.
– Роберт? – прошептала она.
Он был потрясен.
«Имоджин», – беззвучно прошептал он и перекатился на соломенной подстилке, стараясь не натягивать цепи.
При виде Имоджин, неподвижно стоявшей возле закрытой двери, он с испугом подумал, что сошел с ума. Может, он создал ее образ при свете коптящей свечи, которую ему оставили на ночь? Одинокая свеча была единственным послаблением, сделанным ради его прежних заслуг, и он был безмерно благодарен за нее в этот момент, потому что в ее свете его жадному взору предстала Имоджин. Прошла целая вечность с тех пор, как он последний раз мог радоваться ее красоте, и сейчас даже тусклого света было достаточно, чтобы душа наполнилась счастьем.
– Роберт, ты здесь? – снова прошептала она, дрожа от страха.
– Здесь, – хрипло сказал он и осторожно сел. Кашлянув, он продолжил уже нормальным голосом: – Какого черта ты здесь делаешь?
При звуке любимого голоса ее охватила дрожь облегчения, и она крепко обхватила себя руками. Лишь теперь она до конца поверила, что Роберт жив.
– Я пришла, чтобы побыть с тобой, – с нежностью сказала она.
– Что? – взревел он. – Ты проехала полстраны для… встречи в камере?
– О, я думала, ты… – Она смешалась. – Нет, вообще-то я приехала, чтобы вытащить тебя отсюда, чтобы убедить короля, что ты невиновен, чтобы… – Она замолкла, чувствуя, как злость Роберта распространяется по камере.
– Ты с ума сошла? Я велел Мэтью увезти тебя из страны, вытащить из этой грязи. А ты что делаешь? Бросаешься в самое пекло! – Он сдавленно застонал, схватился за голову, но вдруг поднял ее и с подозрением уставился на Имоджин. – Кто тебя привез? Ты не могла проделать путь одна, кто, к чертям, помог тебе в этой дурости?
– Гарет и Мэт… Мэтыо, – заикаясь, ответила она.
– Я их убью! – прорычал он. – Убью голыми руками. Разорву
Радость Имоджин оттого, что нашла Роберта живым, стала утихать, ее сменило смутное чувство обиды. Она так далеко ехала, проявила столько храбрости… Не для того, чтобы стоять и слушать, как он изливает свой гнев.
– Это несправедливо. Они не виноваты. Это была моя идея, – с достоинством сказала она, но смазала весь эффект, тревожно спросив: – Ты злишься, что я взялась тебе помочь?
– Нет, – внятно проскрипел он. – Я злюсь, что ты подвергла себя опасности. Потому что в этом виноват я. Потому что ничем не могу тебе помочь и не могу тебя спасти. Потому что прикован цепями к этой чертовой стене. – Он дернул цепь, она звякнула в подтверждение его слов, а он захлебнулся от боли – цепь врезалась в окровавленное запястье.
– Ты ранен, – прошептала Имоджин и пошла на звук его боли. Через два шага она споткнулась о торчащий камень, Роберт не успел ее предупредить, и она упала на каменный пол, больно ударившись коленкой. Но Имоджин не обратила на это внимания – какое имеет значение боль, когда Роберт так страдает, и все из-за нее.
Дальше она ползла на четвереньках и остановилась, когда ее рука дотронулась до его теплой ноги. Роберт недоверчиво смотрел, как она, чуть привстав, стала ощупывать беспокойными руками его тело.
– Ты очень похудел, – простонала она, проводя рукой по голому торсу.
– Вильгельм – не гостеприимный хозяин. – Роберт хотел казаться беспечным, но вместо легкомысленного тона получился хрип.
Имоджин всхлипнула – ощупывая лицо Роберта, она нашла еле зажившие раны и бороду, выросшую за время пребывания в темнице.
– Как больно, – прошептала она. Голос колебался так, как будто это ей было больно, и вся злость Роберта мигом испарилась. Не раздумывая о последствиях, он затащил ее к себе на колени и обнял, желая утешить.
И утешился сам. Снова держать ее в руках было таким чудом, о котором он не смел даже молиться.
Он держал ее так крепко, как только осмеливался, благоговейно уткнувшись лицом в копну душистых волос. Нежная шея под волосами манила к себе, и он не удержался и потерся об нее, скребя щетиной по мягкой коже.
Имоджин не решалась ответить, боясь причинить боль, но потом осторожно обняла и вплела руки в его волосы.
– О Господи, какой жестокий сон, – выдохнул он и стал покрывать жаркими поцелуями ее шею и щеки.
– Если это сон, то пусть мы никогда не проснемся.
– Аминь, – сказал он, притянул к себе ее голову и прильнул к полуоткрытым губам.
В этом поцелуе встретились две души.
В этот момент Имоджин поняла, что жизнь и любовь слишком драгоценны, чтобы тратить их на глупые сомнения и страхи, значение имела только их встреча, их руки, сжимавшие друг друга так крепко, что она уже не знала, где ее тело, где его. Она застонала от неутоленного желания, и Роберт ответил ей таким же стоном.