Женевский обман
Шрифт:
На сделку она решилась сразу, без колебаний, зная, что директор одобрит ее выбор. С членами правления пришлось бы, конечно, повозиться — убеждать, уговаривать, — но ведь это сущий пустяк по сравнению с таким кушем! Что с них взять, с этих олухов! Будь они способны оценить всю грандиозность этой находки — кусали бы себя за уши, жалея, что та не состоялась раньше. И жалели бы о потраченных месяцах бюрократических проволочек, бесконечной круговерти из писем, бумаг, контрактов, банковских уведомлений, денежных переводов, лицензий на экспорт и импорт и многочисленных таможенных деклараций. Но теперь все было позади. Сегодня
Она разглядывала свое отражение в огромном зеркале, прикрепленном по ее распоряжению к двери кабинета. Состарилась ли она за эти годы? Наверное, немного. Крохотные морщинки появились вокруг изумрудных глаз и над верхней губой. После сорока пяти годы стали откладывать более ощутимый отпечаток на лице — словно запускали хищные, коварные когти прямо под кожу. Конечно, можно было бы сделать подтяжку — в Лос-Анджелесе подтяжки давным-давно сделали все, кому не лень, — но она не была сторонницей всей этой искусственности. Одно дело красить волосы в собственный ярко-медный цвет, и совсем другое — все эти иголки и скальпели… Иногда все-таки выгоднее иметь натуральную внешность.
К тому же красота никуда не делась, напомнила она себе, завершая макияж. Красота на месте, иначе как объяснить, что шикарный тридцатидвухлетний спичрайтер, с которым она познакомилась на деловом приеме в прошлом месяце, теперь заманивает ее к себе на виллу в Мартас-Виньярд будущей осенью? И ножки у нее по-прежнему роскошные. Всегда были роскошными и, будем надеяться, такими останутся.
— Они готовы и ждут.
В кабинет осторожно заглянула одна из офисных пиар-девочек. Верити затруднялась припомнить ее имя, для нее все эти девочки были на одно лицо — улыбчивые тощие блондинки с мощными сиськами. Такое впечатление, как будто город принимает участие в каком-то всеохватывающем эксперименте по клонированию. И все-таки у этой милашки ножки-то похуже будут, чем у нее.
— Что ж, отлично, — сказала Верити, снимая со спинки стула кожаный пиджачок и натягивая его поверх маленького черного платья от Шанель, купленного в прошлом году в Париже. — Сочетание было совсем нетипичное, зато полностью вписывалось в нестандартный образ, над которым она так тщательно работала годами. На самом деле все было очень просто. Если хочешь ходить по тихим пыльным коридорам академических хранилищ и выглядеть при этом не такой древней, как все эти нетленные шедевры, то сделай так, чтобы тебя заметили. А ради сегодняшнего случая она даже обулась в ярко-красные туфли, так хорошо сочетавшиеся с ее помадой. Да и как тут не позаботиться о внешности? Событие-то неординарное — шутка ли сказать, сделано приобретение на десять миллионов долларов. Приедут журналисты из «Лос-Анджелес таймс», будет фотосъемка.
Небольшая группа из меценатов, экспертов и журналистов, вызванных для освещения столь знаменательного события, уже собралась в зале. Статую, задрапированную в черную ткань, выставили в центре зала, чтобы люди могли ходить вокруг нее, в нетерпеливом предвкушении хмуря брови. Взяв с подноса у входа бокал воды, Верити окунулась в светскую атмосферу трепетных рукопожатий, дружеских чмоканий в щечку, свежих анекдотов и замшелых воспоминаний. Но ни собственных слов, ни чьих-то еще она толком не слышала — из-за растущего возбуждения, превратившегося в сплошное сердцебиение.
Наконец в центр зала выступил директор.
—
Сдернутое покрывало соскользнуло на пол, и взору собравшихся предстала семифутовая мраморная статуя юноши — левая нога чуть выставлена, опущенные руки прижаты к телу, голова и взгляд устремлены вперед. Среди зрителей пробежал восторженный шепоток. Верити вышла из толпы, чтобы выступить с речью:
— Этот чудом сохранившийся образец древнегреческого скульптурного изображения куроса датируется приблизительно пятьсот сороковым годом до нашей эры, — начала она без всякой бумажки. — Многим из вас, безусловно, известно, что куросы хотя и создавались по образу и подобию Аполлона, однако отображали не какого-то конкретного юношу, а саму идею юности и использовались в Древней Греции как для украшения храмов и святилищ, так и в качестве погребальных монументов. Наши исследования показали, что этот образец был высечен из доломитового мрамора, добытого в античных каменоломнях мыса Вати на острове Тассосе.
Далее в степенной и уверенной манере она продолжила описание статуи и, все больше гордясь собой, поведала об истории своего бесценного открытия. О том, как статуя была обнаружена у одного швейцарского врача, чей дед купил ее в Афинах в конце девятнадцатого века. О многочисленных анализах, обнаруживших на поверхности изваяния тончайший кальцитовый слой, образовавшийся за сотни, если не тысячи лет. О стилистическом сходстве статуи со скульптурным изображением юного Анависа, хранящимся в Национальном музее Афин. Ну и о том, конечно, что этот шедевр призван положить начало выдающейся американской коллекции классических древностей.
Закончив торжественную речь, она кивком одобрила аплодисменты и отошла в сторонку, откуда стала наблюдать за своим «детищем», словно обеспокоенная мать, выгуливающая ребенка на людной детской площадке.
Поначалу все шло отлично — одни любовались статуей, ее изящными линиями и изгибами, другие спешили с поздравлениями к Верити. А потом словно наступила черная полоса — она это почувствовала, когда заметила, как о чем-то возбужденно зашептались некоторые из гостей, с подозрением оглядывая экспонат.
Первым сломал барьер Тьери Норман из Французской академии античного искусства.
— А вы не находите странным, что здесь использован именно тассосский мрамор?
— И как вы объясните полное отсутствие следов краски? — поспешила прибавить Элеанор Грант из Университета Чикаго. — Насколько мне известно, все куросы, за исключением разве что мелосских, должны иметь следы краски.
— Разумеется, мы рассматривали и этот аспект… — начала Верити, вымученно улыбаясь и стараясь не выглядеть так, словно она оправдывается, хотя намеки эти были для нее более чем оскорбительны.