«Жених и невеста»

Яковлев Юрий Яковлевич

А ее звали просто Таня.

У них были свои владения: улица и двор. Все остальное уже не принадлежало им и было отделено строгой границей, которую они никогда не решались нарушить. Но им вполне хватало двора и улиц. Они часто выходили из полукруглой арки ворот и попадали в шумный людный город. Здесь они знали каждый дом, каждый сквер, каждую будку с мороженым, будто выучили их наизусть. И все же, как ни знаком был город, они делали все новые открытия. Иногда они натыкались на совсем незнакомый дом, иногда попадали в невиданный переулок. В

эти минуты они чувствовали себя путешественниками и давали открытиям свои имена: переулок «Старичок», площадь «Ватрушка», сквер «Лужайка». Так в городе появилось много необычных названий, о которых никто и не подозревал.

В этот день он долго ждал Таню на улице. Он знал, что рано или поздно она появится. И она появилась. Он увидел ее издалека и сразу почувствовал, что случилось что-то неладное. Ее глаза были полны слез, и ей стоило усилий, чтобы не дать слезам вырваться наружу.

Таня, не останавливаясь, прошла мимо него. Он нагнал ее и зашагал рядом. Он смотрел на Таню, а она глядела куда-то далеко вперед, и губы ее слегка дрожали.

— Ты что? — спросил он Таню.

Она ничего не ответила. Только ускорила шаги, словно хотела уйти от его вопроса.

— Ты что?

Он легонько потянул девочку за руку. Она не отдернула руку, но продолжала молчать, будто потеряла дар речи и не могла произнести ни слова.

— Тебя кто-нибудь обидел?

Девочка утвердительно мотнула головой.

— Кто?

У него не хватало терпения дать Тане успокоиться. Он немедленно требовал ответа:

— Кто?

Девочка остановилась. Подняла на него глаза. Потом отвернулась в сторону и будто не ему, а кому-то другому сказала:

— Мать!

Это слово прозвучало жестко и холодно, словно было сделано из металла. Оно не имело ничего общего со словом «мама».

— Что она тебе сказала?

— Она ударила меня. По щеке…

Клавдий почувствовал, как по его телу прошел электрический ток, словно его тоже ударили по щеке и лицо горит от удара. Ему стало больно от своего бессилия.

Таня заметила, как ее друг изменился в лице. Теперь он смотрел в одну точку и мучительно думал, что делать. Она никогда не видела его таким бледным и встревоженным и, забыв о своей обиде, спросила:

— Что с тобой?

Он не ответил. Крепко сжал Танину руку и сказал:

— Жди меня здесь. Я сейчас.

И побежал, не оглядываясь и не разбирая дороги.

Через три минуты он стоял перед Таниной дверью, сжав кулаки, красный, в фуражке, съехавшей набок. Он слышал, как в ответ на звонок в глубине квартиры раздались тяжелые торопливые шаги. Шаги отдавались в сердце. Они приближались, как снаряд, когда хочется зажмурить глаза и прижаться к стене. Но Клавдий не закрыл глаза и не сдвинулся с места. Он стоял прямо, до боли сжав кулаки, словно готовился к бою.

Дверь отворилась. На пороге стояла полная круглолицая женщина с желтыми волосами. Ее строгие глаза вопросительно смотрели на незваного гостя. Это была Танина

мать, которая ударила ее по щеке. Она смотрела холодно и спокойно, как будто ничего не произошло. Она ждала, что Клавдий поздоровается и скажет, что ему нужно.

Мальчик с ненавистью посмотрел на Танину мать и сказал:

— Вы не смеете ее бить!

— Вот как! — сказала желтоволосая женщина, и глаза ее стали еще холоднее. — Это что еще за заступник?

— Вы не смеете ее бить, — повторил Клавдий.

— Да я тебя самого… — вырвалось у женщины, и она шагнула вперед, словно собиралась ударить защитника своей дочери.

Он не отступил. Он стоял на месте, полный решимости, и в упор смотрел на Танину мать. И эта решимость поколебала женщину. Она опустила руку и вызывающим голосом спросила:

— А, собственно, какое тебе дело? Это моя дочь, и я воспитываю ее так, как нахожу нужным.

Незаметно для себя женщина заговорила с мальчиком, как со взрослым, более того, она как бы оправдывалась перед ним. Потом она рассердилась, что поставила себя на одну ступень с этим наглым мальчишкой, и повысила голос:

— Я ее мать, а ты кто? Что ты суешь нос не в свое дело? Что ты врываешься в чужой дом?

Она засыпала его злыми вопросами. Вопросы летели один за другим. Клавдий не мог ответить ни на один из них, да Танина мать и не ждала ответа. Когда она умолкала, чтобы перевести дыхание, он с упорством повторял свои слова:

— Вы не смеете ее бить.

Эти слова были острыми и беспощадными. Они больно били в одну точку, и Танина мать не могла парировать эти удары. А он стоял перед ней все такой же непоколебимый, со сжатыми кулаками, готовый простоять так вечно.

Танина мама вдруг умолкла. Накал ее гнева остыл.

Теперь она смотрела на мальчика скорее с любопытством, чем со злостью. Неожиданно она сказала:

— Что мы с тобой объясняемся на лестнице! Зайдем в дом.

Клавдию захотелось крикнуть, что он не желает заходить в дом, где людей бьют по щеке. Но им овладело желание хоть одним глазком посмотреть, где живет Таня. И он послушно переступил границу.

В доме с Таниной мамой произошла перемена. Она уже не кричала и не старалась сделать ему больно.

Она сказала:

— Раз пришел в гости, давай пить чай.

Он не приходил к ней в гости. И какой там чай! Разве сейчас до чая? Но весь поворот событий был таким неожиданным, что мальчик невольно повиновался этой чужой женщине с желтыми волосами.

— Проходи на кухню, а то у меня не убрано. Я ведь только с работы…

Клавдий никак не мог понять, почему его гнев перегорел и почему он послушно идет за человеком, которого ненавидел и презирал.

В кухне было светло. Гладкий кафель, светлые шкафчики сверкали зимней белизной. Танина мама усадила гостя на табуретку и стала ловко расставлять чашки, доставать варенье, заваривать чай. При этом она все время говорила с Клавдием, словно боялась, что если замолчит, то он встанет и уйдет.